Она боится, что хлопоты о ней могут повредить Мит- таг-Леффлеру в Стокгольмском университете, и просит его не спешить и не предпринимать никаких решительных мер, пока он не выяснит точно, как его коллеги-профессора отнесутся к вопросу о привлечении женщины в университет.

«Пока же прошу Вас не только не предпринимать никаких попыток, но и не слишком говорить об этом, прежде чем Вы убедитесь, что можете вполне рассчитывать на лиц, которые Вас окружают и от которых в значительной степени зависит сделать Ваше пребывание в Стокгольме приятным или неприятным» [СК 5],—пишет она Леф- флеру.

В письме от 15 июля 1881 г. Миттаг-Леффлер развивает дальше мысль о работе Ковалевской. Он говорит, что новый университет провозгласил наиболее либеральные принципы, и положение женщин в Швеции совсем другое, чем в Германии. В Упсале уже около 20 студенток, и не надо опасаться, что у женщин отнимут права,— «Швеция — свободная страна и не управляется, как Германия, министром-деспотом10. Правда, неясно, может ли женщина стать профессором в старинных университетах Уп- салы и Лунда, но до сих пор не появлялось такой женщины» [МЛ 4]. Конечно, будут большие трудности и в Стокгольмском университете. Но он добавляет: «Я никогда не, боюсь трудностей, когда работаю, как здесь, для научной цели самого высокого значения». Он надеется на преодоление всех трудностей. «Вас примут с самыми большими симпатиями, и у Вас будут ученики-энтузиасты. Теории Вейерштрасса имеют способность заинтересовать

10 Имеется в виду «железный канцлер», Бисмарк.

Ш

и захватить». Ведь в Финляндии сначала Миттаг-Леффлег ра принимали с недоверием, однако теперь он уже оставляет там не менее десяти учеников, «воодушевленных величием нашей науки и проникнутых желанием посвятить свою жизнь,изучению математики» [МЛ 4]. Он сообщает, что сам он сначала будет читать ледции по введению в теорию функций по Вейерштрассу, но в более подробном изложении, а потом и теорию функций.

В последующем (письмо от 21 ноября 1881 г.) Ковалевская ссылается на мнение Вейерштрасса и пишет: «появление женщины в звании доцента на университетской кафедре представляет настолько серьезный шаг, который может иметь такие серьезные последствия для цели, которой я, главным образом, хочу служить, что я не имею права решиться на него, прежде чем своими чисто научными трудами не докажу, на что я способна» [СК 5].

Миттаг-Леффлер ответил на это письмо только через три месяца, 25 февраля 1882 г., объясняя столь долгое, молчание тем, что был сильно занят, помимо лекций, еще устройством квартиры и приобретением мебели в связи с женитьбой и переездом в Стокгольм. Его невестой была Сигне Линдфорс, дочь гельсингфорсского генерала Линд- форса.

Миттаг-Леффлер читал три раза в неделю теорию эллиптических функций, слушали его 20—25 человек, почти все — кандидаты философии или доктора наук из университетов Упсалы и Гельсингфорса. Они стали бы и учениками Софьи Васильевны.

Вначале, ведя переговоры о преподавательской деятельности, Софья Васильевна проявляла беспокойство по поводу своей дальнейшей семейной жизни. Так, известив мужа о проекте приглашения ее в Гельсингфорсский университет, она обращается к нему с вопросом: «Принимать ли приглашение или нет? Скучно постоянно жить одной, а честь между тем большая» ll.

Но в дальнейшем, в начале 1882 г., ей пришлось уже смотреть на вопрос о работе в Стокгольме как на возможность материального обеспечения себя и дочери. Это видно из ее, письма к Александру Онуфриевичу из Парижа в 1882 г. по поводу Фуфы, которая заболела, живя у дяди. Софья Васильевна понимает, что это причиняет много беспокойства семье Александра Онуфриевича, но все же она

А АН, ф. 300, оп. 2, № 76.

112

просит его еще на время оставить девочку у себя, добавляя: «Я работаю очень много; может быть, к весне или лету мне удастся что-нибудь устроить для себя» [71, с. 282].

В мае 1883 г. Софья Васильевна, живя в Париже у польской революционерки Марии Янковской, получила известие о самоубийстве Владимира Онуфриевича. Она очень тяжело восприняла этот удар и заболела. Уединившись в своей комнате, она не принимала пищи и на пятый день лишилась сознания. Доктор, которого Софья Васильевна отстраняла, теперь смог приступить к ее лечению. На шестой день она очнулась и, взяв карандаш и бумагу, принялась за математические вычисления. В это время ее друг, Мария Викентьевна Янковская, оказала ей большую поддержку.

Поправившись, Софья Васильевна, чрезвычайно исхудавшая, поехала в Берлин. Там, около учителя, она несколько окрепла физически и духовно и вернулась в Россию.

Потом, вспоминая о Владимире Онуфриевиче во время встреч с Юлией Всеволодовной, Софья Васильевна всегда плакала, упрекала себя в том, что покинула мужа в трудные дни его жизни.

Ковалевская приехала в Россию во второй половино. августа. Она проявила много энергии и добилась реабилитации Владимира Онуфриевича, «доказав следователю, что Владимир Онуфриевич действовал в рагозинских спекуляциях, добросовестно заблуждаясь и не извлекая ни для себя, ни для семьи никакой материальной выгоды» [71, с. 176].

Из письма Ковалевской Миттаг-Леффлеру от 28 августа 1883 г. (из России) мы узнаем, что она заканчивает одну из работ, которыми была занята два года: задачу о преломлении света в кристаллах. Теперь она готова приехать в Стокгольм, чтобы начать чтение специального курса (privatissimum), т. е. необязательного для студентов. Она очень волнуется, благодарит Миттаг-Леффлера и Стокгольмскую высшую школу: «Я заранее готова привязаться к Стокгольму и к Швеции, как к родной стране, и надеюсь, что, прибыв туда, я останусь там на долгие годы и найду там вторую родину» [СК 8]. Может быть, она еще 2—3 месяца проведет у Вейерштрасса, если он вернется в Берлин к концу октября, и тогда она приедет в Стокгольм к новому году. Она предполагает начать чтение лекций с