Мы несколько поотстали от основной группы, входившей в проем стены — бывшие ворота. Петр слушал мой ворчливый комментарий, но вдруг запротестовал:

— А я, знаете, верю этому: сердце весть подает, сердце — вещун… У меня у самого таких два случая в жизни были. И уж настолько памятны!

— Да и у меня бывало, — сказал я, стараясь не сбиваться с насмешливого тона. — Скажем, один раз в Ярославле…

И я рассказал Петру, как я однажды нечаянно-негаданно очутился во Владимире.

В Ярославском книжном издательстве я встретился с известным владимирским прозаиком Н. Мне всегда нравилось его творчество, и я мечтал познакомиться с ним. Оказалось, что и он интересуется моей работой. Нас познакомили, и — слово за слово — мы оказались в ресторане при гостинице с гостеприимным названием «Медведь», где, кстати, и находились, неподалеку один от другого, наши номера.

Надо отметить, что был декабрь, самое глухое время, да к тому же вьюжило, пуржило, так что завечерело чуть ли не сразу после обеда. Вышли мы на улицу подышать свежим воздухом и оба загрустили.

Мне совсем нельзя выпивать в чужом городе: становится одиноко, тоскливо и грустно до невозможности. Ничего не интересует, хочется уехать, все равно куда. Видимо, такое же состояние было и у Н. И он вдруг предложил:

— Что мы здесь еще ночь валяться будем? Тоска смертная. Махнем во Владимир?

Сказано — сделано. Сдали номера. Все вопросы были решены чуть ли не мгновенно. Закипела в нас энергия путешественников и первопроходцев. Но оказалось, что все общеизвестные виды транспорта на Владимир… отправились раньше. И нам остается ехать на… такси.

Это мы и сделали. Тот, кто знаком с российскими просторами, легко представит себе размер и размах этого предприятия. К тому же прямая дорога была закрыта из-за ветеринарного карантина на одном ее участке, и мы поехали через Москву!

Шофер, к которому мы обратились, оказался человеком бывалым. Он не спросил у нас ни документов, ни справки из психиатрической больницы. Он просто-напросто включил зажигание и заявил, что мы будем должны оплатить ему обратный холостой пробег, ибо вряд ли он, по его выражению, где-нибудь еще найдет таких пассажиров.

Эх, н лихая была поездка! Что там тебе тройка с бубенцами! Как-никак на хорошей скорости через три области… По дороге я стал уговаривать Н. свернуть и сделать один заезд, потому что он указал, где можно поворотить и проехать в Алепино, к Владимиру Солоухину.

Н. отговорил меня, резонно объяснив, что Солоухин в Алепино по зимам не живет, да и не приглашал он нас в гости. К тому же Н. заявил, что сердце предсказывает ему, что во Владимире нас ждет что-то очень хорошее… И поездка продолжалась.

Летел навстречу стремительный снег, ерзали «дворники» по лобовому стеклу, уютно было в теплой машине. И радио, включенное на полную мощность, щемило нам души песнями слишком рано умершего приятеля Н. Алеши Фатьянова.

— И что же вы думаете? — закончил я. — Прав он оказался, сердце не обмануло. Как раз на банкет угодили: у его приятеля, другого владимирского писателя, день рождения отмечали. Прямо к праздничному столу и заявились. Там никак понять не могли, каким образом мы добрались, Словно с неба свалились.

— Ну. это вы, конечно, в шутку рассказываете, — улыбнулся Петр. — А я ведь всерьез. Это у вас так… чудачество было. А со мной-то вот как случилось.

Мы ходили вдоль мощных, выщербленных временем, но все еще грозных и внушительных монастырских стен, сидели на лавочке, разглядывали собор, здания, церкви. И Петр рассказывал:

— От моей родной деревни до города всего-то километров двадцать. Но дорога совсем плохая — лес, местами грязь, по ней только зимой ездят. А объездом, через райцентр, все шестьдесят наберутся. Я устроился в городе, на одном номерном предприятии, где и по сию пору работаю. А по праздникам да нередко и по воскресеньям дом навещал.

Тогда ведь, когда я начинал трудовую жизнь, и в субботу работали. И я успевал таким манером. Сразу после работы пешочком домой. Ночь переночую, воскресенье отдыхаю. Выйду в обратный путь в воскресенье вечерком, к поздней ночи опять в городе. А бывало, и еще ночь прихватишь, но часа в четыре утра встанешь и как раз к работе успеешь. Я на ногу легкий был, ходил бойко. И никогда на работу не опаздывал. У нас с этим строго, дисциплинку держат.

А была у меня в деревне девчонка. И вот в такой же весенний день, тоже, значит, черемуха цвела, только потеплее он был, потопал я домой. Понятно, была суббота. Но в этот раз не собирался я идти, протянул время после работы до вечера. И вдруг стало невмоготу.

Ну вот надо и надо идти! А-а, думаю, пойду, быстро добегу. И отправился.

А перед деревней нашей речонка. Пустяковая такая речонка. Летом курица перебредет. Но не учел я, что хотя и сошла полая вода, а дождей много было.

Пришлепал я к речке уже в полутьме. Черемухи белеют, запахи такие весенние, и деревня вон на взгорье виднеется. Настроение — куда хошь. Наломал для своей залетины букет, снял одежду, стянул ремнем. Одежду в одну руку, букет в другую — и вброд.

А плавать-то я не умел, надо сказать, хоть и большущий был детина уже. В деревне всему один от одного учатся, даже курить. А мои погодки почти все не умели плавать. Да и учиться-то негде: летом речка пересохнет, хоть вдоль нее на телеге посередине поезжай.