Об антифашистской работе среди военнопленных, в том числе испанцев, свидетельствуют отчеты лагерей. Так, в отчете лагеря для военнопленных № 158 за 9 месяцев 1944 г. указывается, что военнопленными выпускались стенгазеты, в том числе и на испанском языке. Из общего количества антифашистов испанские военнопленные составляли 180 человек, из них в актив входило 14 человек. За 9 месяцев с ними было проведено 62 собрания, 34 конференции, 109 докладов и лекций, 6 митингов, 857 политбесед. Среди испанцев действовало 9 антифашистских кружков, которые провели 73 занятия. Статей и заметок в стенгазеты испанцы написали 89 (для сравнения: немцы – 116, финны – 114). Индивидуальных заявлений о вступлении в добровольческие формирования испанцы подали 92 (немцы – 699, финны – 118). Существовал также испанский кружок художественной самодеятельности [102] . В «Истории лагеря МВД № 158 для военнопленных, г. Череповец, за 1942–1948 гг.», где находилось больше всего испанцев, также содержатся сведения об антифашистской работе среди них. Указывается, что за июнь 1943 г. было проведено с ними бесед и докладов – 4, производственных совещаний с бригадирами – 3, вечеров самодеятельности – 2; отмечается рост числа военнопленных испанцев, солидаризирующихся с антифашистским движением (в январе таких было 17 – 7 %, в октябре – 180, т. е. 90 %). Цитируется испанец Кано, который о медицинском обслуживании военнопленных писал: «Мой отец – богатый человек, но он не позволил бы себе отпустить без платы такие ценные медикаменты своему соседу испанцу или отдать их своему бывшему врагу» [103] .

Коротко говорит об антифашистской работе и Ю.Е. Рыбалкин. Он также называет цифру испанцев-антифашистов – 180 человек и приводит такие данные: проведено 62 собрания, 34 конференции, прочитано 109 лекций и 857 политбесед. Активно работал кружок испанской художественной самодеятельности. Он же утверждает, что за весь период существования лагеря № 158 было 29 случаев побега (все с объектов работы) [104] .

28 ноября 1944 г. в УПВИ было представлено заявление 38 испанских военнопленных солдат 250-й дивизии и обращение к руководителям Верховной хунты национального единения Испании, подписанное 199 военнопленными. В заявлении говорилось, что ознакомившись со зверствами нацистских оккупантов в г. Пушкине, раскрытых Чрезвычайной государственной комиссией, они считают, что этот документ возлагает ответственность на командиров 250– й испанской Голубой Дивизии Муньоса Грандеса и Инфантеса. В заявлении содержались следующие конкретные обвинения: «Капитан Гильермо Надар из 1-й роты и лейтенант Муро крали государственные и частные рояли и, продержав их несколько дней у себя, топили ими затем печи… С ведома командиров дивизии немцы забирали статуи, картины и украшения со стен Екатерининского дворца, уничтожали, упаковывали и увозили книги… Испанские солдаты и офицеры забирали из домов иконы, зеркала и другие предметы, они крали иконы и другие вещи большой ценности… 2-я артгруппа увезла с собой царские парадные кареты… Капитан Паласиос, в настоящее время военнопленный, забирал мебель из домов в Красном бору, обставил ею публичный дом…». В обращении к руководителям Верховной хунты, в частности, утверждалось, что все, подписавшие его, вступили в дивизию, чтобы перейти на сторону Красной Армии [105]

Видимо, всё же не следует все эти данные целиком принимать за чистую монету. Среди названных лиц многие впоследствии были судимы и перешли в категорию осужденных; значительная часть вернулась на родину на «Семирамисе». Не все испанцы, подписавшие эти заявления и обращения, были искренними – надо принять во внимание и пропаганду, которая велась среди них, и естественное стремление как-то облегчить условия своего нелегкого существования в плену. Во всяком случае, из числящихся в вышеприведенном списке членов КПИ на «Семирамисе» отбыли Хулио Хосе Хименес и Хуан Франсиско Масия; всего же из 84 человек, подписавших упомянутое выше заявление, на «Семирамисе» выехало 44 человека. Среди них был и Рикардо

Хосе Альварес, написавший в марте 1951 г. в спецгоспитале № 5351 на имя министра внутренних дел заявление с просьбой не отправлять его в Испанию, а оставить в СССР и дать российское подданство. Это заявление (подлинник, написанный от руки), «врученное во время очередного обхода спецгоспиталя», было представлено заместителю начальника ГУПВИ генерал-лейтенанту А.З. Кобулову начальником УМВД по Ростовской области и, как видно из пометы на письме, «оставлено без последствий». Поскольку таких документов немного, приведем его практически полностью, сохраняя большинство грамматических ошибок:

Можно думать, что советские власти не очень верили подобным заявлениям, и, скорее всего, Советское правительство не было заинтересовано в увеличении числа иммигрантов, как это было и раньше. Отметим фразеологию заявления, очень соответствующую эпохе, а также нетипичность самой просьбы «не направлять в Испанию». О том, что отдельные просьбы от испанцев о получении советского гражданства поступали, свидетельствует разъяснение, данное НКИД СССР уполномоченному по делам репатриированных при СНК СССР 24 ноября 1945 г., гласившее: «испанским гражданам, находящимся на территории СССР и желающим принять советское гражданство и остаться в Советском Союзе, следует ходатайствовать об этом перед Президиумом Верховного Совета СССР через Отдел Виз и регистраций Главного Управления Милиции» [107] .

Ксавьер Морено считает, что в цене, которую заплатила Испания за Голубую Дивизию, плен занимает существенное место. Несколько сотен дивизионеров пробыли в СССР от девяти до пятнадцати лет; это были люди, на долю которых выпало пережить множество превратностей судьбы и лишений и чье точное число, считает он, трудно определить. В любом случае их история – одна из многих, характеризующих ХХ век концентрационных лагерей: клоаки исключительных идеологий, где жизнь, если только ее уважали, была страданием (С. 321). Он приводит официальные испанские данные о числе военнопленных – 372 человека, из которых 115 умерло в плену, а также цифры Хосефины Итурраран из «El Pais»; и признает, что советские источники могли бы внести ясность в этот вопрос, со своей стороны считая, что число пленных колеблется между цифрой в 400 и 500 человек. В этом он совершенно прав – в нашей Базе Данных, основанной на архивных источниках, учтено 492 военнопленных, из которых 153 умерли в плену и 251 выехали в Испанию; мы также не считаем эти цифры окончательными, учитывая, что часть учтенных нами военнопленных относится к тем, кто был интернирован уже в 1945 г. и считался военнопленным в связи с подозрением в службе в Голубой Дивизии или Вермахте.

К. Морено пишет, что историография, посвященная Голубой Дивизии, предлагает три периода пребывания военнопленных испанцев в России: первая – годы голода (1941 – 1945); вторая – период между 1946 и 1948 годами, начало репатриаций иностранцев; и третья – годы сопротивления (1949 – 1954/56). На первом этапе жизнь была очень тяжелой, поскольку к голоду добавились эпидемии, которые привели к высокому уровню смертности. Начиная с 1946 г. условия постепенно улучшаются, возможно, в свете переговоров с Мадридом, считает К. Морено. Наконец, отъезд французов, итальянцев и финнов и других иностранцев определил следующую фазу – фазу голодовок и роста нарушения дисциплины, что приводило к смертным приговорам; приговоры заменялись принудительными работами на длительные сроки и массовыми пересылками в зону Боровичей для работы на угольных шахтах. Работать заставляли рядовых и унтер-офицеров, а с 1945 г. также и офицеров, в бригадах по 40 человек под командованием перебежчиков или заключенных антифашистов (С. 324). Военнопленные копали землю, строили электростанции, дороги, грузили баржи лесом.