ХЬЮМАН: Филипп…

ГЕЛЬБУРГ: Да прекратите вы со своим «Филипп, Филипп»! Хватит!

ХЬЮМАН: Не орите на меня, Филипп, вы знаете, как вы можете вернуть ее! Не рассказывайте мне, что это для вас загадка!

Пауза.

ГЕЛЬБУРГ: Она, правда, вам сказала, что я…

ХЬЮМАН: Мы говорили, и это всплыло. Рано или поздно, это случилось бы, не так ли?

ГЕЛЬБУРГ: (стиснув зубы). Я молился на нее. Я никому еще этого не рассказывал… но раньше, когда я еще спал с ней, я казался себе маленьким ребенком, который лежал на ней, словно это она производила меня на свет. Не правда ли, странное видение? Рядом со мной в постели лежала некая… богиня из мрамора. Я молился на нее, Хьюман, с того самого первого дня, как увидел ее.

ХЬЮМАН: Я очень сочувствую вам, Филипп.

ГЕЛЬБУРГ: Как же она может бояться меня? Ну, скажите же мне правду.

ХЬЮМАН: Не знаю. Может… из-за этих замечаний, которые вы всегда делаете по поводу евреев.

ГЕЛЬБУРГ: Каких замечаний?

ХЬЮМАН: Что вы, например, не хотели бы, чтобы ваше имя путали с Гольдбергом.

ГЕЛЬБУРГ: И поэтому я нацист? А что, Гольдберг и Гельбург — одно и то же? Нет ведь?

ХЬЮМАН: Нет, но если это постоянно подчеркивать, то это как…

ГЕЛЬБУРГ: Как что? Как что? Почему вы не скажете правду?

ХЬЮМАН: Ну, хорошо. Вы хотите услышать правду? Посмотрите как-нибудь в зеркало!

ГЕЛЬБУРГ: В зеркало?

ХЬЮМАН: Вы ненавидите себя — и это вселяет в вашу жену смертельный страх. Вот мое мнение. Не знаю, как это возможно, но я уверен, что вы парализовали ее своим вечным «еврей, еврей, еврей». При этом то же самое она читает каждый день в газетах и слышит по радио. Вы хотели знать, что я думаю? — Вот это я и думаю.

ГЕЛЬБУРГ: Бывают дни, когда я с таким удовольствием сидел бы в школе со стариками, накинув на голову покров, и на всю оставшуюся жизнь остался бы евреем. С пейсами и в черной шляпе — и все одним махом расставил бы на свои места. А бывают моменты… когда я мог бы убить их. Они приводят меня в ярость. Мне стыдно за них и за то, что я выгляжу, как они. (Стонет). Почему мы обречены быть другими? Зачем? Почему?

ХЬЮМАН: Представим себе, вдруг выяснится, что мы такие, как все. Кого мы тогда станем обвинять?

ГЕЛЬБУРГ: Что вы имеете в виду?

ХЬЮМАН: Я имею в виду эти стоны и вопли внутри нас. Вы мучаетесь не из-за чего, Филипп, не из-за чего! Хочу открыть вам тайну: ко мне на прием приходят самые разные люди, но среди них нет ни одного, кто бы так или иначе не подвергался преследованиям: бедные со стороны богатых, богатые — бедными, черные — белыми, белые — черными, мужчины — женщинами, женщины — мужчинами, католики — протестантами, протестанты — католиками, и все вместе взятые — конечно евреями. Преследуют всех! Иногда я думаю: может, это то, на чем держатся эта страна? Но что самое удивительное — никогда не встретишь человека, который сам бы преследовал других.

ГЕЛЬБУРГ: Вы думаете, что и Гитлера нет?

ХЬЮМАН: Гитлер? Он-то как раз — великолепный пример преследуемого человека. Я слышал его — он квакает, словно слон ему на член наступил! Что они сделали с этой прекрасной страной? — Огромное квакающее болото. (Берет свою сумку). Сестра скоро придет.

ГЕЛЬБУРГ: В чем же выход?

ХЬЮМАН: Ни в чем — в зеркале. Никто не спросит: а я-то что делаю? Нет, с таким же успехом можно потребовать, чтобы он отправился в саму преисподнюю. (Берет сумку). Простите ей, Филипп, — это все, что я могу вам сказать. (Усмехается). Но это — самое легкое, это я говорю по собственному опыту.

ГЕЛЬБУРГ: А что же самое трудное?

ХЬЮМАН: Может, простить самому себе. И евреям. Ну, а уж если говорить, то и всем гоям. Знаете, это самое лучшее для души.

Хьюман уходит. Гельбург один, глядит в пустоту. Маргарет ввозит на коляске Сильвию. Обращается к Сильвии.

МАРГАРЕТ: Я пойду, Сильвия.

СИЛЬВИЯ: Спасибо, что посидели со мной.

ГЕЛЬБУРГ: (с легким кивком). Благодарю, миссис Хьюман!

МАРГАРЕТ: Кажется, вы опять немного порозовели.

ГЕЛЬБУРГ: Ну, да, я только что обежал вокруг квартала.

МАРГАРЕТ: (заливисто хохочет). Я всегда знала, что и в этом черном смокинге скрывается немного юмора!

ГЕЛЬБУРГ: Ну, вот. Теперь-то до меня дошла суть анекдота.

МАРГАРЕТ: (смеется, к Сильвии). Я постараюсь заглянуть завтра. (Обоим). До свидания!