Я вышел из собора на паперть. Какая ночь, святая тишина! Но вот загремел, сотрясая воздух, пушечный гром. Со стороны Батайска стреляет бронепоезд красных. Каким странным показался мне в эту ночь гул пушечного огня, находящий шум снарядов!

От собора я с полуротой вернулся на вокзал. По улице, над которой гремел пушечный огонь, шли от заутрени люди. Они несли горящие свечи, заслоняя их рукой от дуновения воздуха Легкими огоньками освещало внимательные глаза.

На вокзале, куда мы пришли, в зале первого класса теперь тоже теплились церковные свечи, и от их огней все стало смутно и нежно. Ростовцы пришли нас поздравить на вокзал. Здесь были пожилые люди и седые дамы, были девушки в белых платьях, только что от заутрени, дети, молодежь. Нам нанесли в узелках куличей и пасок. На некоторых куличах горели тоненькие церковные свечи. Обдавая свежим весенним воздухом, с нами христосовались. Все говорили тихо. В мерцании огней все это было как сон.

Тут же, на вокзале, к нам записывались добровольцы, и рота наша росла с каждой минутой.

В два часа ночи на вокзал приехал Дроздовский. Его обступили, с ним христосовались. Его сухощавую фигуру среди легких огней и тонкое лицо в отблескивающем пенсне я тоже помню, как во сне. И как во сне, необычном и нежном, подошла к нему маленькая девочка Она как бы сквозила светом в своем белом праздничном платье. На худеньких ручонках она подала Дроздовскому узелок, кажется с куличом, и внезапно, легким детским голосом, замирающим в тишине, стала говорить нашему командиру стихи.

Я видел, как дрогнуло пенсне Дроздовского, как он побледнел. Он был растроган. Он поднял ребенка на руки, целуя маленькие ручки.

Уже светало, когда вокзал опустел от горожан…»

Можно сказать, что белый офицер Туркул в своих воспоминаниях «Дроздовцы в огне» сделал лирическое отступление от тех событий, которые происходили в Ростове в ночь на 22 апреля 1918 года Ночной бой не утихал, на то она и была война.

Красные и не думали отдавать город врагу. Вскоре им стало ясно, насколько он мал числом. И насколько сильны они перед ним На рассвете к выбитым из Ростова красногвардейским отрядам из Новочеркасска подошли сильные подкрепления. Теперь по расположению дроздовцев вели орудийный огонь уже два бронепоезда, с которых снарядов не жалели.

Дроздовский понимал, что упускать инициативу в атакующих действиях нельзя. Он лично возглавил кавалерийскую атаку в обход противника. Орудийный огонь с бронепоездов перенесли на конную лаву, мчавшуюся по полю. Один из снарядов легкой пушки разорвался едва ли не под самыми копытами коня полковника, но сам он не пострадал.

Конная атака удачи не имела в силу малочисленности белых. И самое главное, в том кавалерийском наскоке они неожиданно для себя натолкнулись на хорошо организованную стрелковую цепь красноармейцев, усиленную пулеметами. Противник, отразив конную лаву, сам пошел вперед правильными цепями, которые благодаря чьей-то властной руке умело перемещались по полю боя.

Теперь вся тяжесть боя легла на плечи Офицерского стрелкового полка, которым командовал генерал-майор Семенов. Потом скажут, что он проявил трусость, отказавшись от рукопашного боя и укрывшись от неприятельских пуль в ямах возле кирпичного завода близ ростовской окраины.

Из-за этого приказ Дроздовского об отходе стрелковых рот своевременно выполнен не был. Полк оказался в полуокружении, под шквалом ружейного и пулеметного огня. Теперь офицерским ротам пришлось буквально прорываться к своим При этом часть убитых и тяжелораненых вынести в тыл не удалось: они оказались брошенными.

Дроздовский в такой критической ситуации не растерялся, приказав конно-горной и легкой батареям выдвинуться вперед, а гаубичному взводу завязать артиллерийскую дуэль с бронепоездами. Затем он еще раз повел в атаку конный дивизион и сотню новониколаевских казаков. Хотя атака опять оказалась неудачной — демонстративной, офицерские роты успели выйти из-под губительного огня.

Вскоре цепи атакующих красноармейцев залегли под разрывами снарядов и откатились назад. Командир бригады приказал подсчитать потери. Через час ему доложили:

— От девяноста до ста человек, почти все стрелки. Убитыми, ранеными.

— Всех раненых в лазарет, в обоз.

— Всех не можем, Михаил Гордеевич.

— Почему?

— Часть тяжелораненых осталась на поле боя, за кирпичным заводом.

— Значит, были вами брошены! А вы знаете, что большевики с ними уже сделали?!

— Знаем…

Дроздовский на месте пристрастно разобрался в понесенном поражении. С себя вины за него он не снимал: это был бы с его стороны бесчестный поступок. Но виновный виделся не только им. Он вызвал к себе командира Офицерского стрелкового полка генерал-майора Семенова, проделавшего с ним весь путь из Ясс до Дона, спросил:

— Почему вы вовремя и точно не исполнили мой приказ об отходе всех трех офицерских рот?

— Я не получил вовремя вашего приказа.

— Почему вы под огнем утратили командование полком, решив с частью стрелков укрыться в ямах у кирпичного завода?

— Надо было организовать оборону. Нас могли охватить пехотной цепью…

— Дальше не надо, ваше превосходительство. Вот вам мой последний приказ: сейчас же передать командование полком полковнику Жебраку-Русановичу. Я отрешаю вас от занимаемой должности.