Полковник Жебрак был ранен в колено еще на Японской войне, когда был офицером в одном из сибирских полков. Тогда же он получил орден Святого Георгия. На большую войну он пошел добровольцем; был он военным судьей, но подал рапорт о зачислении в действующую армию и получил полк Балтийской дивизии, стоящий тогда по гирлам Дуная.

Он принес нам знамя Балтийской дивизии, морской Андреевский флаг с синим крестом Андреевский флаг стал полковым знаменем нашего стрелкового офицерского полка..»

Жебрак-Русанович вскоре стал одним из ближайших сподвижников Дроздовского. Он был известным боевыми делами человеком на Румынском фронте. Окончил Виленское юнкерское училище. Георгиевским кавалером стал на Русско-японской войне 1904–1905 годов. В сражении под Мукденом получил тяжелое ранение, оставшись на всю жизнь хромым. Окончил Военно-юридическую академию и служил в военно-судебном ведомстве.

С началом Первой мировой войны полковник Жебрак-Русанович добился возвращения в армейский строй. Его назначили командиром 2-го Морского полка отдельной Балтийской дивизии, которая в конце 1916 года была переброшена в устье Дуная, войдя в состав 6-й русской армии Румынского фронта.

В приказах армейского и фронтового командования не раз отмечались успешные действия 2-го Морского полка, которые прославили его командира. Однако события Февраля и Октября 1917 года разложили полк балтийских моряков, проведя резкую грань между его офицерами и матросами.

Жебрак-Русанович, равно как и Дроздовский, не смог смириться с развалом Русского фронта, армии и флота, видя в этом гибель Российской империи. В начале 1918 года он собрал в Морской дивизии добровольческий, почти полностью офицерский отряд, который базировался в Измаиле.

Получив сведения о выступлении в поход 1-й русской добровольческой бригады, флотский отряд силой в одну роту двинулся с дунайских берегов на соединение с дроздовцами.

Соединение белых добровольцев — Скинтейской бригады с измаильским флотским отрядом — состоялось 13 марта 1918 года в районе села Новопавловка. Но объединились они несколько позднее, лишь 26 марта, после переправы через реку Южный Буг. Там «дрозды» вынужденно остановились на дневку: из сил выбились не люди, а лошади, которым приходилось идти по обледенелым проселочным дорогам.

На то были свои причины. Встреча Дроздовского с морским полковником прошла трудно: тот настаивал на том, чтобы влитый в добровольческую бригаду морской отряд пользовался особой «автономией». Дроздовский же, как сугубо армейский начальник, да еще офицер корпуса Генерального штаба, на такое согласиться никак не мог.

— Михаил Гордеевич, я готов влиться со своими моряками в вашу бригаду при одном непременном условии.

— При каком условии, Михаил Антонович?

— Мы, как флотская воинская часть, в рядах вашей бригады должны пользоваться известной самостоятельностью. Императорский флот никогда не входил в состав императорской армии.

— Не входил, это точно. Но сейчас иная картина — русской армии и флота как таковых больше нет. Сейчас идет Гражданская война, в которой сражаются две силы — мы, белые, и красные. Так на какую автономию вы можете претендовать, Михаил Антонович?

— На полную командирскую самостоятельность в походе совместно с вами, внутреннюю организацию и боевую деятельность.

— А что вам дает право на такие неприемлемые для меня, как командира бригады, требования?

— Михаил Гордеевич, мы, в отличие от вашего отряда, имеем знамя Морской дивизии. У вас же такового нет.

— Да, вы совершенно правы, Михаил Антонович. Знамени у нас действительно нет. Но у меня есть другое, чему вы должны подчиниться.

— Что именно?

— Под моим командованием сводный отряд трех родов сил; пехоты, кавалерии и артиллерии. У меня бронеавтомобили, искровые станции и тысяча бойцов в строю. А у вас сколько человек?

— У меня семьдесят один штык.

— Я не сомневаюсь в боевом духе ваших морских офицеров. Но их только одна рота, да к тому же неполная.

— Разве это что-то решает, Михаил Гордеевич? Ведь мы все добровольцы Белого дела?

— Верно. Но не может командир сводной бригады быть в походе и бою на равных с командиром роты. Пусть даже тоже в полковничьем звании. Это прямое нарушение основ армейского уклада. Особенно на фронте.

— Значит, вы настаиваете на моем полном подчинении в случае объединения наших добровольцев?

— Именно так, Михаил Антонович. Иначе мы с вами можем не пробиться на Дон, к генералу Корнилову.

— Хорошо, Михаил Гордеевич. Вы правы. Я готов стать у вас командиром офицерской морской роты.