— Тогда все понял. Начальник конского запаса подумает и тоже даст письменный ответ по интересующему нас и коменданта вопросу. И отвечу ему опять же письменно.

— Когда этот ответ уйдет из бердянского военного штаба, гетманцу останется только искать ветра в поле. Бригада будет уже в походе…

…Из Бердянска бригадная походная колонна выступила утром 13 апреля. Дроздовскому в день перед уходом стало известно, что начальник германского эшелона получил интересное телеграфное сообщение из штаба 15-й ландверной дивизии, занявшей Мелитополь. Там оценивались силы русской добровольческой бригады, уходящей на Дон, в пять тысяч человек, в том числе две тысячи фронтовых офицеров. В действительности „дроздов“ было намного меньше — немногим более одной тысячи бойцов.

Михаилу Гордеевичу все же пришлось в чем-то высказать сожаление по поводу пребывания в Бердянске. Эту ноющую мысль он заключил в таких словах:

— Деньги местного военно-промышленного комитета нам улыбнулись. А ведь из чего-то я должен жалованье платить людям И за постой, провиант местным жителям тоже платить из чего-то надо…

На дневке в Новоспасском, в котором белых, то есть вооруженных людей, приняли с известным радушием, село дало нескольких добровольцев, среди которых оказалось двое мальчишек-кадет.

Новая дневка состоялась в Мангуше — „греко-татарской деревне. Богатой, большой, благоустроенной, уцелевшей от грабежей и контрибуций, не шедшей течением большевизма“. Так ее охарактеризовал в своих дневниковых записях Дроздовский.

Для него ночлег в Мангуше оказался почти бессонным Поздно вечером ему доложили, что из Бердянска бригаду догнал ротмистр Бологовский, посланный ранее на разведку в Кубанскую область. Михаил Гордеевич приказал немедленно звать его к себе:

— Бологовский! Я так рад тебя видеть. Ведь ты же вернулся из неизвестности. Как ты нас нашел? Как возвращался?

— Из Ейска морем добрался в Бердянск. Нанял рыбацкую лодку. А там мне помогли достать коня и показали дорогу, по которой наши ушли. Собственно говоря, дорога по берегу Азова здесь одна.

— Какие новости привез?

— Не самые радостные, Михаил Гордеевич. Но зато определеннее, чем сообщал ранее. И даже несколько лучшие.

— Выкладывай.

— По тому, что узнал, генерал Корнилов определенно убит, когда штурмовал Екатеринодар.

(Не желая умалять боевой дух отряда, Дроздовский поставит в известность о гибели генерала Корнилова только командиров.)

— Вот это потеря для Белого дела! Екатеринодар взяли?

— Нет. Отошли от него без патронов и снарядов. Добровольческой армией теперь командует генерал-лейтенант Деникин. Не Алексеев. Кубанское казачество повернулось к добровольцам. Это уже состоявшийся факт.

— Какие силы выставляют кубанцы?

— У Армавира, по слухам, находятся крупные надежные казачьи силы генерала Баратова. Он из Персии пришел на Кубань.

— Так. А что еще?

— Генерал Эрдели командует большими силами кубанских казаков. Те хотят вернуть себе Екатеринодар — ведь это их войсковая столица.

— А так, какое впечатление о Кубанской области? О положении дел в ней?

— Сложно определить. На базарах и в газетах — одни слухи. Но белая борьба несомненно усиливается.

— Это отрадно, Болотовский. Это то, что нам сегодня важно. Молодец! Не могу тебя не похвалить за такую дальнюю разведку. Ее можно назвать только стратегической.

— Благодарю, Михаил Гордеевич. А как у нас дела здесь?

— Всего не скажешь. Пополнились немногим числом добровольцев. Но люди горят желанием пойти в бой. А Дон, сам знаешь, ротмистр, уже рядышком, рукой подать уже можно.

— Со мной уходил на Дон к казакам поручик Кудряшев. Удалось ли ему туда пройти?

— Нет. Он выдавал себя за фронтового большевика и за это едва не поплатился жизнью среди крестьян. Но вернулся назад невредимым Сумел уйти от мужиков-селян.

— А моя команда конной разведки?

— Твои все целы. Отличались не раз. Иди принимай команду и отдыхай. Завтра выступаем из Мангуша…

После разговора с ротмистром Болотовским в походном „Дневнике“ ее автор оставил не самую спокойную для души запись:

„В общем, неопределенность и неясность кругом, есть что-то родное, какая-то точка, к ней надо стремиться, но блуждающая, какая, где, куда идти? Вообще только слухи, почти ничего реального, отрезаны от мира, весь в своих руках, на своем ответе…

А денег мало, они иссякают…

Грозный знак“.

Уже за полночь к еще не уснувшему Дроздовскому прибыл полковник Жебрак-Русанович. Он был с мичманом Шахматовым, который был оставлен им еще два месяца назад в Одессе, чтобы быть провожатым для организовавшегося там офицерского отряда. Тот принес с собой не самые радостные вести.