— Мичман Шахматов из Балтийской дивизии. Прибыл из Одессы. Шел по вашим следам. Наконец догнал.

— Что ж, молодецкий поступок для флотского офицера на суше. Как дела в одесской офицерской организации?

— В целом, господин полковник, было неплохо. Отряд составился из более чем сотни офицеров и местных юнкеров. Удалось добыть почти десяток пулеметов, почти все кольты, патроны. Когда же отряд был уже почти готов к выступлению в поход, то есть идти вдогонку вашей бригаде, одесские газеты едва ли не все напечатали телеграмму из „Киевской мысли“ о вас.

— О нас? И что за вирши в ней сообщались?

— Со ссылкой на самые достоверные источники говорилось, что бригада русских добровольцев-офицеров под начальством царского полковника Дроздовского вся погибла „в двухдневном кровавом бою“ с крестьянами и красногвардейцами у какого-то села Возсиятского.

— Что за чушь! Жебрак, мы такого села от Днестра до этих мест даже не проходили.

— И на походной карте того населенного пункта не отмечено, Михаил Гордеевич. Его петлюровские газетчики просто выдумали. Как и про нашу гибель.

— Ладно, с „Киевской мыслью“ все ясно. Шахматов, а что одесский офицерский отряд? Почему не выступил?

— На собрании одесситы решили, что выступать с походом в неизвестность им не следует. Пулеметы, патроны спрятали в надежных местах. Я же сразу пошел догонять вас…

В ту ночь Дроздовскому сомкнуть глаз почти не пришлось. Рано поутру из близкого уже Мариуполя прибыл штабс-ротмистр. Настойчиво попросил дежурного по штабу бригады сообщить о нем полковнику Дроздовскому:

— У меня к нему срочное сообщение. Ждать не могу.

Дроздовский без всяких рассуждений принял прибывшего офицера сразу. Разговор шел действительно о серьезном.

— Штабс-ротмистр Павловский, 12-й гусарский Ахтырский полк. Сегодня Мариуполь занят австрийским отрядом. Два эшелона уже разгрузилось. Больше батальона пехоты, полевая батарея. На подходе остальная часть их пехотного полка.

— Что австрийцы говорят о нас?

— Швабы настроены не совсем благосклонно. Судя по разговорам.

— Ну и пусть. У них нет приказа нам преграждать дорогу. В крайнем случае мы можем обойти Мариуполь с севера. Там есть проселочные дороги. Они отмечены на нашей штабной карте.

— Господин полковник, я прибыл к вам не только чтобы сообщить о появившихся в городе швабах, но и помочь вам делом.

— Чем помочь?

— В Мариуполе есть солидный конский запас, отбитый у большевиков. Кони для кавалерии, орудийных упряжек. Что похуже — сойдут для обоза. У вас за такой поход от Румынии, наверное, есть проблемы с конским вооружением?

— Есть, Павловский. Поможешь — лучшая лошадь с седлом твоя. Пойдешь к нам?

— Я за этим и прибыл сюда. Приду не один. Здесь со мной несколько ахтырцев осело.

— Это уже хорошо. А как возьмем конский запас из-под носа австрийцев, надумал?

— Точно так. Эти две сотни лошадей уведем у швабов ночью. Скрытно. Их караулы днем по городу сонными ходят. Местной горилкой больно увлеклись.

— Тогда сейчас дежурный по штабу вызовет ротмистра Двойченко. Он у нас большой мастер на тихие налеты будет. Пойдешь с его эскадроном.

— Есть, господин полковник.

— Только смотри, все дело должно пройти тихо, без столкновений. Сейчас в бой с австрийцами мне вступать совсем не надо. Мы в пути…

Спустя немногим больше часа в Магнуш к Дроздовскому из Мариуполя „придрала“ официальная делегация. Она представила ему документы от местной „Военной коллегии фронтовиков“ и от австрийского городского коменданта. В городе, как стало ясно, гайдамаков не было. А германские эшелоны, как выяснилось, были еще на подходе из Мелитополя.