– Может, – согласилась Маша, выходя на улицу. – Но все равно в расследовании торчит этот хвост с детективом, которого нанял Шварц. Зачем ему детектив? Что за инициалы? – Маша возмущенно нахмурила брови. – Вся эта история с особым контролем, журналистами, рвущимися внутрь Петровки, вся эта спешка, только бы побыстрее доставить и начальству, и прессе пойманного убийцу. И что в результате? – И, не дождавшись ответа, наконец подняла на него глаза. Андрей стоял посреди тротуара и ждал: не зря же он так мучился и так потратился?

– Дорогие вещи тебе к лицу. Ты очень красивый, – сказала ему Маша, улыбнувшись. – Просто даже неожиданно.

– Последнюю фразу могла бы и опустить. – Андрей взял ее за руку и притянул к себе.

Странное место для шутинга. Вот что подумал Елисей, когда получил СМС от Толика. Да еще с нового телефона. Хотя, уже в машине, прикинул – логично. Сейчас все поголовно тащатся от вампиров, оборотней и всякой потусторонней мрачной фигни. Тетка одна, гримерша, ему однажды объяснила: всем нужны красивые любовные истории. А из счастливой любви таких не слепишь – чего там описывать? Он любит, она любит – тут и сказке конец. Нет, перед героями надо ставить непреодолимые препятствия, чтобы медленно, но верно – под вздохи сентиментальных дурочек – они воссоединились в конце романа на пятьсот страниц. Однако в современном мире осталось слишком мало препятствий, объясняла гримерша, накладывая ему светлый тон на лицо и обводя глаза черным. Пропасти между сословиями уже не существует. Разный цвет кожи или, напротив, один пол тоже особенно никого не смущают – любитесь себе на здоровье. Вон у Анны Карениной проблема – нелюбимый муж не дает развода – растянулась на толстенный том. А сейчас? Да за секунду разведут, а не разведут – живи со своим Вронским, никто не осудит. И тут, в этом обществе вседозволенности, где, казалось, уже не осталось амур эмпосибль, появились странные существа – красивые, бледные, с черными кругами под глазами и ярким ртом. Вампиры. Вот с ними-то девушки из американской глубинки и стали играть в невозможную любовь.

За размышлениями он чуть не проехал свой поворот, но вовремя притормозил и, резко дав вправо, благо за ним никого не было, выехал на улочку, ведущую прямо к кладбищу. Вокруг стояли рядками хрущевки, и Елисей поморщился: ненавидел эту убогую эстетику для бедных, все эти полные хлама застекленные балконы, зарешеченные окна на первых этажах, выкрашенные зеленым вонючие помойки во дворах рядом с детскими площадками – и те и другие засижены больными городскими голубями. Но само кладбище, одобрительно глянул он на кирпичную часовенку, возвышающуюся над темной массой деревьев, было очень стильное. Старинное, восемнадцатого века – его основали во время эпидемии чумы и последние захоронения делали вплоть до пятидесятых. А потом места уже совсем не осталось, и старый погост для нынешних обитателей превратился в излюбленное место для прогулок: для кого романтических, для кого – прикладного значения: с целью опохмелиться в тени надгробий. Он брезгливо поморщился, наступив на осколки пивной бутылки, оставленные одним из таких любителей. Достал из кармана и перечитал СМС: «В старой части кладбища», – написал Толя-фотограф; и, ориентируясь по часовенке, он повернул с главной аллеи в сторону. И вскоре понял, что не ошибся – надгробия со звездами остались позади, а вокруг поднимались склепы и внушительные камни из черного и желтого от времени мрамора. «Под сим камнем погребено тело раба Божия, Московскаго 1-й гильдии купца, Коммерции Советника, Дворянина и Кавалера…» – прочел он на одном из надгробий и хмыкнул: хорошего небось мнения был о себе чувачок, и вот – поглядите: служит местом распития горячительного для всех районных бухашечек. И все же, всмотрелся он вперед, странно – в глубине аллеи не виднелось ни огонечка, прозрачный вечер не нарушался никаким иным шумом, кроме пронзительного пения кладбищенских птиц и ровного гула от близлежащего проспекта. И пахло, пахло здесь совсем как за городом – свежо и чуть горьковато, хотя по нынешним временам ведь не окраина даже, почти центр. Да где они все? – вновь огляделся он по сторонам. В окружении темной разросшейся травы могильные плиты, казалось, светились нездешним светом: раба божия Евдокия Диомидьевна, раб божий Аполлинарий Никифорович. Кресты, стелы, урны… И ни одного осветителя, визажиста иль ассистентки. Он еще раз проверил время, указанное в СМС, и вдруг нахмурился – ряда за два от того места, где он стоял, за серым ангелом с причудливо изогнутыми над головой крылами, он увидел огонек и кивнул. Все здесь. Видно, какая-то засада с электричеством. А не надо было выпендриваться – сняли бы все чинно-благородно в павильоне, подставили потом на задник кладбищенский декор, и… Огонек двинулся вправо, и он машинально повернулся за ним, не заметил камня под ногой и ушиб ступню в легких эспадрильях.

– Эй! – крикнул он блуждающему, как на болоте, огоньку. – Оля?! Настя?! Да елки!

Огонек спрятался за черную стелу, он поднял глаза: «Род Морозовых» – гласила надпись поблекшего золота. И ниже – «Афанасий Федорович». За стелой послышалось шуршание, и он взъярился: что за идиотские прятки? Мальчик он им, что ли?! Разорву, к черту, контракт! Нет, попрошу неустойку, надо позвонить адвокату, узнать, сколько можно из них выжать за это идиотское блуждание на погосте, и…

Но не успел додумать, потому как нога в изгаженной уже жирной кладбищенской землей эспадрилье вдруг не почувствовала опоры и он полетел куда-то вниз, в темноту и глухо ударился головой о старый камень морозовского склепа. Он лежал на дне склепа без сознания и не услышал фатального для себя выстрела.

А огонек, будто высвобожденный этим падением, поплыл мимо старинных могил, то прячась за высокими памятниками, то появляясь вновь и вскоре совсем растворился в теплой летней ночи за вольными кладбищенскими деревьями.

Андрей читал про Елисея Антонова и только диву давался – какой мир обходит его стороной, просто-таки вселенная! Оказывается, манекенщики очень мало получают – меньше миллиона в год, скажите об этом Жизель, она обхохочется (Андрею, впрочем, было не до смеха). Представьте себе, Елисей был единственным, чьи годовые гонорары заходили за эту смешную, все тот же миллион долларов, сумму: парень подписывал контракты с ведущими люксовыми брендами, не чурался и ширпотреба, вроде Гэп. Выяснилось, что это Елисей смотрел на него со всех билбордов и рекламных страниц журналов. А Андрей, серый валенок, так и не признал его в фотографии постмортем, да и на Пашином столе не узнал. Хотя Маша на секунду загляделась – ему сказала, что «где-то видела», но Андрей был уверен, глянец Маша просматривает примерно с той же частотой, что и он сам. Нет, ревниво поморщился Андрей, ее заинтересовал сам покойник. Эдакий Давид Микеланджело – да на прозекторском столе. Про Давида это уже Паша заметил Маше, а она кивнула. Андрей бы и Давида не признал, куда уж там лично Елисея. Одним словом, мужик зарабатывал больше миллиона в год только на своем сходстве с ренессансными идеалами красоты. И за последние сутки Андрей нагляделся на его фотографии на всю оставшуюся жизнь – и в труселях от Кляйна, и в очочках от Гуччи, и в плащах от Бербериз. А еще он встретился с несколькими барышнями под два метра, каждая из которых имела с Елисеем большую и чистую любовь и беседовала с капитаном так, будто давала интервью в модный журнал: читая расшифровки записей, Маша то и дело кривила рот в усмешке, нападая на перлы:

– Когда мы встретились с Елисеем, на мне был узкий синий пиджак, и он сказал, что цвет моего пиджака идеально сочетается с цветом его глаз…

– Когда мы отдыхали на Барбадосе, Елисей, играя в гольф, рассек себе скулу, и с тех пор этот сексуальный шрам стал его визитной карточкой…

– Когда он приходил домой уставший, он кидал в меня вещи, любые, которые попадутся под руку. Я укрывалась, но вскоре это стало его любимой игрой, для расслабления после тяжелых съемок или от скуки. Он целился в меня предметами – я пряталась за мебелью. Он огибал мебель и снова целился. Иногда после таких игр я ложилась в больницу. Он всегда платил, и щедро, да и разъезжал без конца по всему свету, работы у меня было мало. Я оставалась, терпела. Но однажды он чуть не выбил мне глаз, и тогда я решила подать на него в суд…

– Что это? – подняла ошарашенный взгляд от показаний Маша.

– Понравилось? – мрачно кивнул Андрей. – И мне. Это его домработница. Последняя. Но привычку кидаться вещами он взял давно. Его мать умерла от кровоизлияния в мозг, по ее уверениям – упала. Однако существует заключение больничного врача, где говорится о явных расхождениях между рассказом елисеевской мамаши и характером тяжелой черепно-мозговой травмы, от которой она в результате и скончалась. Впрочем, поскольку мать в присутствии нескольких свидетелей уверяла, что «сама-сама», а Елисей еще был несовершеннолетним, дело возбуждать не стали. Далее – предыдущая девушка-домработница вернулась на Украину с солидным чеком и говорить со мной по телефону отказывается. Можно, конечно, и ее отыскать, но…

– Но ты сомневаешься, что ноги оттуда растут? Просто характеристика персонажа? – поняла его Маша.

– Не то что сомневаюсь. Открыть этот старый колодец и пустить ему пулю в лоб могла и девушка, но бывшая домработница явно далеко и утешилась деньгами, а последняя…

– А последняя подала на него в суд, а значит, выбрала другой способ защиты и мести…

– Да, как-то так. Хотя я, если честно, понял бы и колодец. Ты не представляешь, что он с ней вытворял. Однажды щипцами для завивки – он еще и завивался, не хило, да? – схватил ее за ухо. В другой раз – бросил в нее чашку с чаем, попал в голову и обварил кипятком. Она рассказывала, что, к счастью, пострадало не лицо, а только затылок, который потом облысел…