Шрифт:
Как скелеты, только не скелеты. Они не увидели никаких признаков того, что здесь когда-то было что-то иное, кроме подвала жалкого ресторанчика. Гамаш поблагодарил ее, и она поспешила наверх, а когда Эмиль добрался до середины лестницы, старший инспектор вдруг остановился.
– Что с тобой? – спросил Эмиль.
Гамаш стоял неподвижно. Невзирая на все эти флуоресцентные лампы, запах пива, картон и паутину, невзирая на ощущение усталости, навеваемое этим помещением, у Гамаша возник вопрос.
Неужели это оно? Неужели Шамплейн был похоронен здесь?
Эмиль спустился к нему.
– Что с тобой? – повторил он.
– Могу я поговорить с вашим Обществом Шамплейна?
– Конечно можешь. У нас сегодня встреча в половине второго.
– Замечательно, – сказал Гамаш и, воодушевленный, направился наверх.
Прежде чем выключить свет наверху, он снова заглянул в подвал.
– Мы встречаемся в отдельной комнате в баре «Сен-Лоран» в «Шато», – сказал Эмиль.
– Я не знал, что там есть такая комната.
– Об этом мало кто знает. Нам известны все тайны.
«Видимо, не все», – подумал Гамаш, выключая свет.
Глава двадцать первая
Они расстались у дверей «Старой фермы»: Эмиль пошел по своим делам, а Гамаш повернул направо, в пресвитерианскую церковь. У него возникло желание войти внутрь, побыть в этой спокойной обстановке, поговорить с молодым священником, у которого за душой было больше, чем даже предполагал Гамаш.
Том Хэнкок нравился старшему инспектору. И вообще, думая об этом деле, он понимал, что все его участники ему нравятся. Все члены литературно-исторического общества, члены Общества Шамплейна, даже главный археолог ему нравился. Ну или, по меньшей мере, он был готов его понять.
И все же один из них почти наверняка был убийцей. Один из них ударом лопаты пресек жизнь Огюстена Рено и закопал его в подвале в надежде, что тело зальют цементом. Если бы он при этом не перерезал телефонную линию, Огюстен Рено мог бы исчезнуть без следа, так же как и Шамплейн.
Гамаш помедлил перед фасадом Литературно-исторического общества, задумавшись о деле.
Бовуар говорил о мотиве и возможности, и, конечно, он был прав. У убийцы должны были быть причина и возможность сделать это.
Гамаш ошибся в деле Отшельника, его ослепили сокровища, он видел только фасад этого преступления, но не смог разглядеть, что прячется за ним.
Не совершает ли он ту же ошибку и сейчас? Может быть, могила Шамплейна служит тем очевидным, ярким, безусловным мотивом, который лишь скрывает истинную причину преступления? Может быть, все это не имеет никакого отношения к поискам основателя Квебека? А если нет, то что остается? Жизнь Рено была посвящена одной страсти, разве не эта же страсть стала причиной его смерти?
Гамаш поднялся по ступенькам и подергал ручку, но дверь Лит-Иста оказалась заперта. Он посмотрел на часы. Еще не было и девяти – конечно, она должна быть заперта. Положение было затруднительным, и, разумеется, потребность попасть внутрь стала еще сильнее.
Он вытащил телефон и набрал номер. После второго звонка ответил женский голос, сильный и чистый:
– Oui all^o?
– Мадам Макуиртер, это Арман Гамаш. D'esol'e, надеюсь, я вас не разбудил?
– Нет-нет, я завтракаю. Чем могу помочь?
Гамаш замешкался с ответом.
– Понимаете, вы уж меня извините, но я как-то промахнулся со временем. Я стою перед Литературно-историческим обществом, но оно, конечно, закрыто.
Элизабет рассмеялась:
– У нас никогда еще не было такого нетерпеливого члена. Это что-то новенькое. У меня есть ключ…
– Не хочу отрывать вас от завтрака.
– Ну не можете же вы стоять на крыльце и ждать – замерзнете от холода.
Гамаш знал, что это не фигура речи. Каждую зиму замерзали десятки людей. Находились слишком долго на холоде, и это их убивало.
– Заходите ко мне, выпьете кофе, и через несколько минут мы отправимся в общество.
Гамаш сразу узнавал приказ, стоило только его услышать. Элизабет назвала ему адрес – дом находился за углом, на рю Д’Oтейль.
Подойдя к дому через две минуты, он остановился в восхищении. Дом, как Гамаш и предполагал, был великолепен. В Старом городе Квебек-Сити великолепие измерялось не квадратными футами, а деталями. Блоки серого камня, резьба над дверью и окнами, простые, ясные линии. Прекрасный и изящный дом в ряду таких же домов.