Входит няня. В руках у нее поднос. На нем стаканы с

чаем. Она ставит их на стол.

Спасибо, нянечка. (Поднимается.)

Няня. Ничего, не стоит... (Помедлив.) Татьяна Леонидовна! Дочка зайти

просит. И папа, говорит, пусть зайдет. Я, говорит, знаю, что он мириться

пришел.

Шубины, переглянувшись, молча выходят. В кабинет входит

медсестра.

Медсестра. Няня! О чем вы сейчас говорили с дочерью Татьяны Леонидовны?

Няня. Об жизни.

Телефонный звонок.

Медсестра (снимает трубку). Второе хирургическое. Старшая сестра

(помолчав) слушает вас... Кого?.. Сергея Евгеньевича Шубина? (Помолчав.) А

кто его спрашивает?.. Жена? Да, он здесь... Нет, он сейчас занят... Хорошо, я передам. (Кладет трубку. Смотрит на няню.)

Няня (про себя). Ох, дети, дети - никуда вас не дети... (Начинает

протирать окно.)

Занавес

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

Комната на даче. Бревенчатые, потрескавшиеся от времени

стены с каплями застывшей смолы. Посредине комнаты стол.

Несколько простых стульев и табуретки. У стены тахта,

над ней недорогой старый ковер. В углу круглая

изразцовая печь. Заметно, что на даче зимой не живут. За

стеклянной дверью, выходящей на веранду, - солнечный

зимний пейзаж. В момент поднятия занавеса Аркадий, сидя

на корточках перед печью, разжигает огонь. Затем он

берет лежащую на тахте гитару и, глядя на разгоревшийся

огонь, начинает негромко играть и петь.

Аркадий (поет).

На вечерней зорьке уточку убили,

Уточку убили - метко подстрелили.

Лишь одна дробинка в сердце ей попала -

За кустом, в болото уточка упала.

Как она упала - клювом в воду ткнулась,

Так она лежала, не пошевельнулась,

И ее по ветру отнесло в осоку.

Не нырять ей больше, не летать высоко.

Не нашел охотник уточки убитой,

За кустом в болоте камышами скрытой,

Не достал добычи, зря искал, бранился...

Долго над болотом селезень кружился...

На веранде появляются две человеческие фигуры.

В руках у них лыжи. Они заглядывают через стекла двери в

комнату. Стучат.

(С гитарой в руках подходит к двери, кричит). Что? Кого? (Прислушивается.) Не знаю! Это дача Нефедовой!.. Не знаю! Не знаю! Я нездешний!

Лыжники скрываются. Аркадий подкладывает в печь щепки и

бумагу. Огонь снова разгорается. За сценой хлопает

дверь. В комнату входит Шубин. В толстом мохнатом

свитере и лыжных брюках и ботинках.

Шубин (еще в дверях). Уф!..

Аркадий. Уже? Что так скоро?

Шубин (снимая вязаную шапочку). Я говорю: уф... А это значит, что с

меня хватит.

Аркадий. А где все?

Шубин. Идут. (Стягивает с себя свитер и ложится на тахту.) А вы как

время проводили?

Аркадий (глядя в окно). Прошелся по шоссе. Потом растапливал печку.

Теперь сижу смотрю на огонь и сам себя развлекаю. (Начинает напевать.)

На вечерней зорьке уточку убили,

Уточку убили - метко подстрелили.

Лишь одна дробинка в сердце ей попала -

За кустом, в болото уточка упала...

Шубин. Всю жизнь мечтал выучиться играть на гитаре. Как это делается?

Аркадий. Вот так. (Играет на гитаре.)

Шубин. Завидую. И не понимаю.

Пауза.

(Закуривает.) Вы, Аркадий, кажется, убежденный холостяк.

Аркадий (не сразу). Как вам сказать... Скорее, вдовец. (Опускает гитару

на колени.)

Шубин. Простите.

Аркадий. Жена расстреляна в Минске... Во время оккупации. Всю семью

разом... отца, мать... Всех вместе. Я ведь еврей.

Шубин. Разве? А вы совсем не похожи на еврея.

Аркадий. Возможно. А жена была украинкой. Актрисой кукольного театра.

Ее приняли за еврейку... И тоже уничтожили. (Помолчав.) Сегодня как раз день

ее рождения. (Помолчав.) В эти дни особенно боюсь одиночества. Между прочим, потому я сейчас здесь...

Большая пауза.

Шубин (после паузы). Простите за нескромный вопрос: вы изменяли своей

жене?

Аркадий (удивленно). Зачем?

Шубин. Ну... у вас бывали увлечения?