Глумов. Мало ли что казалось! Надо было вдаль смотреть!

Рассказчик. Но ведь тогда даже чины за это давали!

Глумов. Мало ли что давали!

Рассказчик. Помилуй! Да разве мы мало с тобой годили? В чем же другом

вся наша жизнь прошла, как не в беспрерывном самопонуждении: погоди да

погоди!

Глумов. Стало быть, до сих пор мы в одну меру годили, а теперь по-иному

годить надо, а завтра, может быть, и еще как-нибудь больше годить придется.

Рассказчик. Как же это, Глумов?

Глумов. Пойми, мудреное нынче время! Такое мудреное, что и невинный за

виноватого сойдет. Начнут это шарить, а ты около где-нибудь спрятался - ан и

около пошарят! Где был? По какому такому случаю? Каким манером?

Рассказчик. Господи, спаси и помилуй! Ведь этак мы, хоть тресни, не

обелимся! Но мы с тобой восторгались...

Глумов. Помню, помню... Чем только не восторгались!

Рассказчик. А теперь как же?

Глумов. Забыть. Забыть и не вспоминать. Живи в свое удовольствие и не

рассуждай!

Рассказчик. Что же это за рецепт такой: живи в свое удовольствие!

Глумов (резко). Ну, ешь! Надоест есть - пей! Надоест пить - дамочки

есть!

Рассказчик. День прошел - и слава богу?

Глумов. Именно. Именно. Победить в себе всякое буйство духа. Жить - вот

и все. Удивлять мир отсутствием поступков и опрятностью чувств... Нужно

только в первое время на себя подналечь, а остальное придет само собою.

Пауза.

Знаешь что? Переезжай-ка, брат, ко мне. Вместе и годить словно бы веселее

будет.

Рассказчик. Спасибо, друг... Завтра же к тебе перееду. Завтра же... Да

нет, чего уж ждать до завтра? Нынче же вечером и переберусь.

Глумов. Вместе будем по городу гулять... калачи филипповские покупать.

Рассказчик. Да-а... Если уж годить, то вдвоем. Вдвоем то, верно, легче.

Глумов. Табаку и гильз купи - научу тебя папироски набивать. (Вслед

уходящему Рассказчику.) Табаку и гильз не забудь!

Рассказчик. Хорошо! (Уходит.)

Глумов. Удивлять мир отсутствием поступков и опрятностью чувств...

Затемнение

СЦЕНА ВТОРАЯ

Та же обстановка. Порядком уставшие после прогулки.

Глумов и Рассказчик раздеваются, надевают халаты и

располагаются в креслах. Слуга подает завтрак.

Глумов. Вот этак, как мы с тобой нынче, каждый-то день верст по

пятнадцати-двадцати обломаем, так дней через десять и совсем замолчим!

Рассказчик. Да... Так вот, как мы с тобой, вдвоем... так "годить"

хорошо. Можно, оказывается, проводить время хотя и бесполезно, но в то же

время по возможности серьезно.

Глумов. Осматривая достопримечательности нашей столицы, мы поневоле

проникаемся чувством возвышенным, особенно проходя мимо памятников, воскрешающих перед нами страницы славного прошлого. Посмотришь на такой

памятник - и все уже без слов ясно.

Рассказчик. Екатерина! Орловы! Потемкин! Румянцев! Имена-то какие, мой

друг! А Державин?! (Расчувствовавшись, декламирует.)

Богоподобная царевна

Киргиз-кайсацкия орды,

Которой мудрость несравненна...

Удивительно! Или:

Вихрь полуночный летит богатырь!

Тень от чела, с посвиста - пыль!

И каждому-то умел старик Державин комплимент сказать!

Глумов предостерегающе стучит ложечкой по чашке.

Что, опять?

Глумов. Да, опять. Знаешь, я все-таки не могу не сказать: восхищаться

ты можешь, но с таким расчетом, чтобы восхищение прошлым не могло служить

поводом для превратных толкований в смысле укора настоящему.

Рассказчик. Да?

Глумов. Да.

Рассказчик. Ну, я постараюсь.

Погрузившись в еду, приятели замолчали.

(Нарушив молчание.) Калачи от Филиппова?

Глумов. От Филиппова.

Рассказчик. Говорят, у него в пекарне тараканов много...

Глумов. Мало ли что говорят! Вкусно - ну и будет с тебя!

Рассказчик. А что, Глумов, ты когда-нибудь думал, как этот самый

калач...

Глумов (перебивая). Что "калач"?

Рассказчик. Ну вот, родословную-то его... Как сначала эта самая пшеница

в закроме лежит, у кого лежит, как этот человек за сохой идет, напирая на