– Я не мог поверить, что мне предстоит встреча с вами, – говорил Волеску. – От той монахини, что меня навещала, я узнал, что вы живы, и обрадовался. Тогда я уже был в тюрьме – а я ведь пытался уничтожить улики именно затем, чтобы туда не попасть. Так что смысла не было их уничтожать. И я жалел, что пришлось это сделать. Тут она появляется и говорит мне, что одного я оставил в живых. Забрезжил луч надежды во тьме отчаяния. И вот вы здесь.

Снова он смерил Боба взглядом с головы до ног.

– Да, вот он я, очень высокий для своего возраста, что вы, кажется, и пытаетесь оценить.

– Прошу прощения, – извинился Волеску. – Я знаю, что вас сюда привело иное дело. Очень важное.

– Вы уверены, – спросил Боб, – что ваш тест на ключ Антона абсолютно точен и безвреден?

– Вы же существуете? – ответил Волеску. – И вы такой, какой есть? Мы не стали бы сохранять те, в которых не было этого гена. У нас был безопасный и надежный тест.

– Имплантирован был каждый из клонированных эмбрионов, – сказал Боб. – Тест оказался положителен у всех?

– В те времена я здорово умел имплантировать клетки. Искусство, которое в наше время не очень востребовано в работе с людьми, потому что генетические изменения запрещены.

Он захихикал – всем было известно, что бизнес по генетической перекройке человеческих младенцев процветает по всему миру и что спрос на искусство генетических манипуляций выше, чем когда бы то ни было. Почти наверняка это и было сейчас основным делом Волеску, а Нидерланды – одно из мест, где можно этим безопасно заниматься.

Но Петра, слушая его, все больше и больше тревожилась. Волеску лгал. Манеры его переменились очень незаметно, но Петра, проведя месяцы в наблюдении за малейшими нюансами в поведении Ахилла, когда это нужно было просто для выживания, стала очень проницательной. И сейчас она чувствовала признаки какого-то обмана. Оживленная речь, слишком ритмичная, слишком веселая. Глаза уклоняются от встречи взглядами. Руки все время теребят то пиджак, то карандаш.

О чем же ему лгать?

Совершенно очевидно, если подумать.

Теста не существует. Когда Волеску создал Боба, он просто ввел клетки всем эмбрионам, а потом так же просто ждал, выживут ли какие-нибудь эмбрионы и кто из выживших окажется успешно изменен. Случилось так, что выжили все. Но не у всех у них должен был быть «ключ Антона».

Может быть, именно поэтому из почти двух дюжин младенцев спасся только Боб.

Может быть, только у Боба изменение прошло успешно. Только у него оказался «ключ Антона». Только с таким сверхъестественным разумом годовалый ребенок мог осознать нависшую угрозу, вылезти из колыбели, спрятаться в бачке туалета и там переждать опасность.

Значит, это и есть ложь Волеску. Может быть, он разработал тест с тех пор, хотя вряд ли. Зачем бы ему понадобился такой тест? Почему же он сказал, что такой тест у него есть? Чтобы получить возможность… какую?

Продолжить эксперимент. Сохранить оставшиеся эмбрионы и не уничтожать носителей «ключа Антона», а оставить их, вырастить и изучать. На этот раз у него будет не один из двух дюжин с усиленным разумом и укороченным временем жизни. На этот раз шансы, что у эмбрионов будет «ключ Антона», – пятьдесят из ста.

Значит, сейчас Петра должна принять решение. Если она скажет вслух то, в чем про себя уже вполне уверена, Боб решит, что она права, и этим дело кончится. Если у Волеску нет такого теста, то почти наверняка нет ни у кого. Боб откажется иметь детей вообще.

Так что если она хочет иметь ребенка от Боба, то именно Волеску должен это сделать – не потому, что у него есть тест на «ключ Антона», а потому, что Боб думает, будто этот тест у него есть.

Но что будет с другими эмбрионами? Это будут ее дети, и из них вырастят рабов, лабораторных крыс для экспериментов этого совершенно аморального типа.

– Вы, конечно, знаете, – сказала Петра, – что делать имплантацию будете не вы.

Поскольку Боб еще не слышал о таком изменении в планах, он наверняка удивился, но – Боб есть Боб – никак этого не проявил, только улыбнулся слегка, показывая, что она говорит от имени обоих. Вот это доверие. Она даже не почувствовала вины за то, что он ей так верит в тот момент, когда она изо всех сил старается его обмануть. Пусть она делает не то, что он хочет явно, но именно этого он хочет в глубине души.