Наверняка именно поэтому американцы в «Ням-няме» в Гринсборо тоже были в восторге от того, что там подавали. Воспоминания детства. У еды вкус защиты и любви, награды за хорошее поведение. Вкус праздника мы ощущаем, когда едим в ресторане. У Боба, конечно, таких воспоминаний не было. Не было ностальгии по пустым оберткам и слизыванию сахара с пластика.

А к чему он испытывал ностальгию? Жизнь в Ахилловой «семье»? Вряд ли. А семья в Греции появилась слишком поздно, чтобы стать воспоминаниями раннего детства. Ему нравилось жить на Крите, семью свою он любил, но единственные хорошие воспоминания детства были связаны с домом сестры Карлотты, когда она забрала его с улицы, накормила и приютила и помогла пройти тесты Боевой школы – билет с Земли туда, где ему не грозил Ахилл.

Единственный момент из всего детства, когда он был в безопасности. И хотя в то время он не верил в это и не понимал, это было время, когда его любили. Если бы можно было в ресторане получить еду, которую готовила в Роттердаме сестра Карлотта, может быть, он бы тоже чувствовал себя как те американцы в «Ням-няме» или эти тайцы здесь.

– Нашему другу Бороммакоту наша еда не нравится, – сказал Сурьявонг. Говорил он по-тайски, потому что Боб довольно быстро усвоил этот язык, а солдаты на общем говорили хуже.

– Может быть, она ему не нравится, но от нее растут, – сказал один солдат.

– Он скоро будет с тебя ростом, – добавил другой.

– А какой рост бывает у греков? – спросил первый.

Боб замер. Сурьявонг тоже.

Солдаты поглядели на них встревоженно.

– Вы что-то заметили, сэр?

– Откуда вы знаете, что он грек? – спросил Сурьявонг.

Солдаты переглянулись и сумели подавить улыбку.

– Думаю, они не дураки, – сказал Боб.

– Мы видели все фильмы о войне с жукерами, видели ваше лицо. Разве вы не знаете, что вы знамениты?

– Но вы никогда этого не говорили, – сказал Боб.

– Это было бы невежливо.

Боб подумал, сколько людей узнали его в Араракуаре и в Гринсборо и промолчали из вежливости.

В аэропорт они приехали в три часа ночи. Самолет прилетал в шесть. Боб был слишком на взводе, чтобы заснуть. Он остался дежурить, дав солдатам и Сурьявонгу возможность подремать.

Поэтому именно Боб заметил какую-то суету минут за сорок пять до ожидаемого прибытия самолета и подошел спросить.

– Подожди, пожалуйста, мы объявим, – сказал сотрудник за стойкой. – А где твои родители? Они здесь?

Боб вздохнул. Вот тебе и слава. Хотя бы Сурьявонга они должны узнать. И опять же, они всю ночь были на дежурстве и вряд ли видели новости, где его лицо то и дело мелькало. Он вернулся, разбудил одного из солдат, чтобы тот как взрослый у взрослого выяснил, в чем дело.

Мундир военнослужащего, очевидно, добыл ему сведения, которые штатскому не сообщили бы. Он вернулся мрачный.

– Самолет рухнул.

У Боба упало сердце. Ахилл? Мог он добраться до сестры Карлотты?

Не может быть. Откуда ему было знать? Не может же он следить за всеми рейсами в мире?

Письмо. Письмо, которое Боб отправил из казармы. Чакри мог его видеть. Если еще не был тогда арестован. У него было время передать информацию Ахиллу или какому-то посреднику. Как иначе мог бы Ахилл узнать, что Карлотта летит сюда?

– На этот раз не он, – сказал Сурьявонг, когда Боб поделился с ним своими мыслями. – Самолет по многим причинам может выпасть с экрана радара.

– Она не сказала «выпал», – напомнил солдат. – Она сказала «рухнул».

Сурьявонг был искренне огорчен.

– Бороммакот, мне очень жаль.

Он подошел к телефону и позвонил в кабинет премьера. Быть радостью и гордостью Таиланда, человеком, который только что избежал покушения, – в этом есть свои преимущества. Через пару минут их провели в зал совещаний аэропорта, где сидели официальные лица из правительства и армии, проводя онлайновое расследование.

Самолет потерпел катастрофу над Южным Китаем. Это был рейс компании «Эйр Шанхай», и Китай считал это своим внутренним делом, отказываясь допускать на место катастрофы международную комиссию. Но спутники, наблюдающие за полетами, дали информацию – был взрыв, мощный, и самолет развалился на мелкие фрагменты прямо в воздухе. Уцелеть не мог никто.

Оставалась одна слабая надежда. Быть может, она не успела. Может быть, ее не было на борту.

Была.

«Я мог остановить ее, – подумал Боб. – Когда я согласился поверить премьеру, не дожидаясь Карлотты, я мог тут же послать ей письмо, чтобы не приезжала». А он вместо этого смотрел новости и ездил развеяться в город. Потому что хотел ее видеть. Потому что ему было страшно и он хотел, чтобы она была рядом.

Потому что был слишком занят собой, чтобы подумать о той опасности, которой подвергает ее. Она летела под своим именем – когда они были вместе, она никогда так не делала. И это тоже его вина?