– Тише, Энтони! – перебила я. – Не связывайся с ними. Только не сейчас.

Мне хотелось добавить: «Не рискуй своей жизнью, прежде чем не распробуешь ее на вкус».

Он выглядел разочарованным. Если он думал, что я буду аплодировать его замыслам, то глубоко заблуждался. Такие занятия становятся все более опасными. После моего прибытия в Англию положение католиков значительно ухудшилось. Очевидно, Елизавета надеялась, что, когда старые священники умрут, католицизм умрет вместе с ними. Но некоторые особенно упорные изгнанники основали католическую семинарию в Дуэ для подготовки новых священников. В 1575 году они тайком приехали в Англию, и внезапно множество католиков, послушно посещавших англиканские службы, перестали это делать, а молодые люди обращаются в католичество. Эти священники ходят от дома к дому, служат мессу, принимают исповеди и проповедуют. Старые католические семьи, такие, как семья Энтони, образовали тайную сеть домов-убежищ, где можно прятать единоверцев. Они даже нанимают специально обученных каменщиков и плотников, которые сооружают хитроумные укрытия. Как любая запретная вещь, католицизм теперь стал привлекательным для молодежи, ищущей приключений. В Оксфорде особенно сильны католические настроения.

Я знаю Энтони, и мне известна его склонность к рискованным поступкам. Возможно, он видит себя лидером гонимых английских католиков, который прячет их у себя, наставляет и ссужает им деньги. Он честолюбив и хочет быть предводителем, а не последователем.

Энтони пристально посмотрел на меня.

– Я собираюсь изучать юриспруденцию, – наконец сказал он.

– Хорошо, Энтони. Это даст тебе прочную основу.

– В Англию приезжают иезуиты, – заметил он. – Это многое изменит. Они возглавят движение, и больше не будет надобности трусливо прятаться по углам. О нет, у них так не принято!

– Энтони, я надеюсь, что они не приедут, – сказала я. – Новый папа Григорий XIII уже достаточно разбередил английский патриотизм своим злополучным вторжением в Ирландию. Вытеснение англичан было крайне неудачной затеей. Это навсегда разрушило защитный аргумент служителей церкви о том, что их деятельность не связана с политикой. Теперь англичане видят в них вражеских шпионов.

– Папа Григорий по крайней мере отозвал буллу, отлучившую Елизавету от церкви, – возразил Энтони. – Это должно было порадовать их.

– Нет, стало только хуже, – ответила я. Энтони выглядел растерянным (все же он еще очень наивен в политическом отношении), поэтому я объяснила: – В своем Explanatio он говорит, что булла не является обязательной, «за исключением тех обстоятельств, когда станет возможным ее публичное исполнение». Иными словами, католики могут делать вид, будто они подчиняются королеве, но лишь до вторжения армии, которая свергнет Елизавету.

– Ну и что? – высокомерно спросил он.

– Таким образом, когда католик клянется в своей преданности, теперь это ничего не значит; он всего лишь тянет время. Папский указ делает нас лицемерными изменниками.

– Только не вас! – воскликнул он. – Как королева может быть изменницей?

– Я имею в виду католиков. Будь осторожен, Энтони.

Но он беззаботно рассмеялся и ушел. Он молод и жаждет приключений.

Я хотела напомнить ему о казни Катберта Мейна, состоявшейся два года назад, и двух католических священников в прошлом году. Это были первые мученики, принявшие смерть за свою веру при Елизавете. Боюсь, они будут не последними».

«22 июля 1579 года.

На улице по-прежнему идет дождь, как и всю последнюю неделю. Земля так промокла, что лошади увязают в грязи, поэтому переписка идет очень медленно.

Жаль, что я не успела напомнить Энтони о других вещах, таких, как все более воинственная позиция Филиппа. Недавно он выпустил прокламацию, где обвинил Вильгельма Оранского в потрясении основ христианства в целом, и особенно в Нидерландах, и призвал к его смерти. Сначала убили лорда Джеймса в Шотландии, потом Колиньи во Франции, а теперь Филипп призывает казнить Вильгельма. Это и впрямь делает католиков похожими на убийц, которых боятся протестанты. Двое самых стойких лидеров реформистской веры уже убиты; неудивительно, что Елизавета боится за свою жизнь, а подданные стремятся защитить ее.

Для меня все это значит, что в их глазах я становлюсь все более похожей на опасную «змею, пригретую на груди», как Уолсингем называет меня. Врагом, которого они приютили у себя. Но это они настояли на том, чтобы держать меня в плену, в то время как я просила и умоляла об освобождении».

«15 октября, год 1580-й от Рождества Господа нашего.

Возможно ли, что я так долго не обращалась к этой маленькой книге? Когда я только что приехала в Англию и получила ее в подарок, то думала, что пробуду здесь не больше года. Но сейчас мне приходится составлять много писем, а когда я заканчиваю, то больше ничего не хочу писать, так сильно ноют пальцы и немеют руки.