– Пока эта дьявольская женщина жива, ее величество королева Елизавета не может быть спокойна за свою корону, а мы, ее верные слуги, – уверены в собственной жизни, – тихо сказал худой мрачный мужчина.

Он поднял миниатюру Марии, королевы Шотландии, и показал ее своему спутнику, словно талисман, обладавший чудотворной силой.

– Но, сэр Уолсингем, наша милостивая госпожа отказывается смотреть правде в глаза, – ответил Томас Фелиппес, главный агент Уолсингема. Фелиппес выглядел так, словно состоял из наполовину растаявшего свечного сала; его волосы и кожа жирно поблескивали, а лицо усеивали оспины, словно он подошел слишком близко к огню и начал таять.

Уолсингем взял другую миниатюру, вставленную в такую же рамку и даже написанную тем же художником, Николасом Хиллардом, и сравнил их.

– Она видит истину, – сказал он. – Но ее девиз – Video et taceo, «Я вижу и храню молчание». Она знала правду уже после злополучного заговора Ридольфи, а это случилось четырнадцать лет назад. Тогда парламент вполне обоснованно призвал казнить Марию, но королева не пожелала даже слышать об этом. – Он внимательно рассматривал портреты. – В конце концов, между ними есть определенное фамильное сходство.

Уолсингем вздохнул и откинулся на спинку стула. Он находился в своих лондонских апартаментах в самом центре огромной шпионской сети, созданной им для того, чтобы обеспечить безопасность ее величества. Обстановка была строгой, но практичной, как и сам Уолсингем.

– Вина? – предложил Уолсингем таким тоном, который подразумевал, что собеседник должен отказаться от своих слов.

Фелиппес обвел взглядом комнату. Он плохо видел вдаль, как будто перетрудил глаза, в течение многих лет сгибаясь над книгами и расшифровывая тайные послания. Он смутно различал аккуратные ряды ящиков, выстроенных вдоль стены, каждый из которых был снабжен табличкой: «Испания», «Англия», «Франция», «Италия», «Германия», «Нидерланды», «Византия», «Африка». В каждом ящике лежали письма и доклады, составленные агентами, работавшими в этих странах. Его начальник сумел обзавестись шпионами даже в парижском посольстве королевы Шотландии, и за последние десять лет он внедрил своих осведомителей в ее английскую свиту. На ящике с их депешами значилась простая надпись: «Змея», как он любил называть ее. В Англии агенты и осведомители Уолсингема находились повсюду: в портах, в лондонских тавернах и зарубежных посольствах.

Над рядами ящиков виднелась надпись «Искуснейший знаток секретов». Так его называл Сесил, и он гордился этим званием больше, чем рыцарским титулом, пожалованным в 1577 году за его шпионские успехи. Ниже красовался другой девиз: «Знание никогда не бывает слишком дорогим». Уолсингем хотел бы убедить в этом королеву; несмотря на бюджет своего ведомства, он оплачивал слишком много расходов из собственного кармана. Тем не менее он не жаловался. Знания и безопасность королевы не могли стоить слишком дорого.

– Есть лишь один способ побудить королеву к действию, – наконец сказал Уолсингем. – Нужно представить абсолютно надежные письменные доказательства участия Марии Стюарт в заговоре с целью убийства Елизаветы. Тогда ее можно будет судить и вынести приговор.

– Но именно это произошло с герцогом Норфолкским, – напомнил Фелиппес. Он откинул со лба влажную прядь соломенно-желтых волос. – И королева неоднократно откладывала исполнение приговора. Она согласилась казнить его лишь ради того, чтобы спасти королеву Шотландии. Он был жертвенным агнцем. Но ради кого она может сделать жертвенным агнцем Марию? Нет никого, о чьей защите она бы заботилась еще больше.

– Только о себе, Фелиппес, только о себе. – Уолсингем сложил ладони перед собой и монотонно заговорил: – Она не принесет в жертву королеву Шотландии до тех пор, пока не увидит в этом последнюю возможность спасти свою жизнь или свой трон. Именно поэтому мы должны убедить ее, что это действительно необходимо.

– Прошу прощения, я плохо слышу вас.

– Я сказал… – Уолсингем убрал руки. – Я сказал, что лишь в том случае, если она окончательно убедится в намерении Марии избавиться от нее, она ожесточится до такой степени, что убьет ее первой.

Фелиппес поморщился:

– Зачем говорить об убийстве?

– Казнь есть убийство, обставленное ритуалами. Это мирской вариант ненавистной католической мессы.

Фелиппес заморгал. Уолсингем собирался обрушиться с нападками на католицизм, и его нужно было отвлечь. Не то чтобы Фелиппес не соглашался с ним, но из его уст он услышал все это впервые. Его начальник был одержим этой темой.

– Люди пытались покончить с угрозой со стороны королевы Шотландии, но Елизавета снова защитила ее, – слегка раздраженно сказал он.

– Да. – Уолсингем сидел неподвижно, глядя в пустоту и думая о своем. – Тысячи верных англичан подписали «бонд о совместных действиях», где обещали защитить Елизавету ценой собственной жизни и убить Марию, если кто-либо снова попытается причинить вред ее величеству по наущению этой ядовитой змеи. Дальновидный поступок, особенно учитывая, что если станет известно о неизбежной гибели королевы Шотландии в случае покушения на Елизавету, то кто осмелится вступить в заговор с ней? Мотив был бы устранен заранее. Но Елизавета отказалась! И какими же оказались ее доводы? «Никто не должен быть наказан за грехи другого человека!» – Он всплеснул руками и презрительно скривился. – Как будто всех остальных ежедневно не наказывают за грехи других людей!