Она впервые услышала тяжёлую музыку: передавали концерт Deep Purple. Рок Ими и раньше слышала – её братья слушали музыку Pink Floyd и Huey Lewis and the News, музыку, которая ей нравилась. Но теперь она поняла, какую музыку действительно любит. Вечером она спросила у Имема о том, что видела, и он ей не только рассказал всё, что знал о хард-роке, но и пообещал как-нибудь взять у друга диски. Позже Ими попросила у родителей плеер на день рождения. Не нравилось это ни Алие, ни Джафару – они и так очень скептически относились к любви сыновей к рок-музыке, а то, что запало в душу Имтизаль, звучало для них сатанизмом. Но смириться пришлось, в частности благодаря врачам, которые убедили родителей, что любовь к музыке, пускай и такой, не принесёт психике ребёнка вреда. Так началось увлечение Имтизаль хэви-метал, с годами становившееся всё более и более хэви и в итоге оказавшее на её судьбу не менее хэви влияние.

Имтизаль закончила начальную школу при клинике, но уже не оставаясь на ранчо, после чего врачи предложили Алие и Джафару в качестве эксперимента попробовать отдать ребёнка в обычную школу. И Имтизаль поступила в школу, в которой уже учились её братья и сестра. Всё это время Ими находилась под регулярным наблюдением врачей, с годами всё менее и менее деспотичным, а в старшей школе такие встречи протекали уже не чаще, чем раз в пять-семь месяцев.

Год её поступления в общественную школу ознаменовался двумя событиями (или даже тремя), одно из которых навсегда сломало судьбы всех членов семьи. Всех выживших членов семьи. Всех, кроме Имтизаль: её судьбу оно наоборот определило.

Ими зачислили сразу в седьмой класс, а не шестой (при ранчо она окончила только пять классов, но очень хорошо училась и сумела сдать экзамены шестиклассников), так она перепрыгнула параллель Каримы. Чему была несказанно рада.

Ими оказалась в новой среде, и наступил новый, очень важный этап в её жизни. Среде, куда более жестокой, чем прежняя, – это Имтизаль поняла в первый же день. Ещё она поняла, что в школе любая, даже самая закрытая информация распространяется быстрее, чем распространилась бы по городу, если бы её транслировали по всем центральным каналам. Поняла она это, потому что в первый же её день уже весь класс знал о том, в к а к у ю школу новенькая ходила прежде.

Утром первого сентября она пришла в школу одной из первых, узнала, в каком классе будет первый урок, и сразу же заняла последнюю угловую парту. Постепенно помещение стало наполняться другими детьми, реакция которых была разной, но в большинстве своём недоумевающе-враждебной. Одна из наиболее сердобольных и неасоциальных девочек даже подошла к Ими и предупредила, что «это парта Джексона». Эти слова были сказаны таким загадочным голосом, что подразумевали под собой, по всей видимости, куда больше смысла и угрозы, чем Ими могла бы подумать.

Она не знала, что делать. Поэтому она только подняла на девочку молчаливый взгляд и смотрела так до тех пор, пока та не сдалась, не сказала «как хочешь», пожав плечами, и не отошла к подругам. На самом деле Имтизаль была в замешательстве: она трезво осознавала, что эти дети – не сумасшедшие. Найти у них слабости и играть на них будет куда сложнее. Подчинить их будет куда сложнее. Их нельзя морально задавить и запугать – они сами это умеют. И здесь нет ежеминутного надзора воспитателей, врачей и санитаров, ревностно охраняющих комфорт каждого ребёнка. Также она понимала, что, если встать и освободить эту парту Джексона (имя, которое заставило её вздрогнуть), можно навлечь на себя лейб уступчивой, легко гнущейся и ломкой, а дальше будет не избежать проблем. А ведь она так мечтала добиться от новых одноклассников того же, чего добилась от старых – безразличия.

Дети набирались в класс, как жуки, смотрели на неё с недоверием и неодобрением, начинали шептаться, хихикать и быстро-быстро говорить. Ими сидела и с нервной тоской ждала Джексона.

Когда вошла учительница, дети расселись, и никакой Джексон к злополучной парте так и не подошёл, Ими уже вздохнула спокойно. Теперь она в безопасности. Она даже не подумала о том, что Джексон мог бы опоздать.

Учительница, миссис Коллинз, поздоровалась с классом и вызвала Имтизаль к доске, представила новенькую остальным ученикам, призвала всех к любви, миру и согласию, выразила свои надежды на тесную дружбу, припомнила, что в классе есть Радима, тоже арабка, и, когда утомлённая и раздосадованная всеобщим вниманием Ими уже шла к своему месту, зашёл Джексон. Он мрачно и безучастно поприветствовал всех взмахом руки и вслед за Ими направился к своему месту, обнаружив которое занятым, впал в ступор. Ими невозмутимо села и хмуро уставилась на свой блокнот. Джексон стоял, все молчали и ждали того, о чём Ими могла только догадываться. Она нервничала, её угнетало внимание, её угнетала близость кого-то постороннего, угнетали неопределённость и чувство смуты.

Первой заговорила учительница.

– Джексон, сядь уже куда-нибудь.

– Это моё место, – с взрослой, ледяной вежливостью, грубой вежливостью, тихо сказал он, рассчитывая, видимо, разрешить конфликт на спокойных тонах.

Имтизаль знала только одно решение таким проблемам: она подняла взгляд к его глазам. Она думала о том парне, чьё имя так и не узнала, думала о том, как ему было больно, думала о том, как она прожигала его нутро, как вырывала из него своё наслаждение; думала о крови, о ножах и других лезвиях, медленно и смачно вталкивающихся в плоть; она думала о драке с Сэмом, она представляла себе дробление костей бейсбольной битой, она проигрывала в голове песни Led Zeppelin, повышая и повышая громкость до дрожи в голове, она вспоминала себя, своё удушение и проецировала его на одноклассника. Она думала обо всей той жестокости, на которую только была способна её молодая фантазия, Ими изо всех сил пыталась передать своё невербальное раздражение. Но Джексон не вёлся. Он стоял над ней и спокойно смотрел ей в глаза, терпеливо и с усталым негодованием одновременно, и повторил:

– Это моё место.

– Джексон, – снова вмешалась миссис Коллинз, устало и удручёно. – Ты опоздал. Так что выбирай себе место из оставшихся.

– Моё здесь.

– Оно было здесь в прошлом году. Теперь оно будет за четвёртой партой в левом ряду. Тоже далеко от доски и тоже плохо видное мне. А там теперь будет сидеть Имтизаль.

Визуальный разговор продолжался.

– Джексон, имей совесть. Ты о п о з д а л .

Он неохотно оторвался от взгляда Ими и направился, с наигранными благородством и высокомерной самоотверженностью, туда, куда ему указала миссис Коллинз.