Побродили мы с Пэкалой.

Ты постой-ка. У крылечка,

Там, где дом родимый твой,

Лакомясь сухой травой,

Не пасется ли овечка?»

«Точно, точно: нет и спора —

Это ведь моя Миора!

Говори же, не томи!»

«Ну, тогда совет прими:

Поспешай домой скорей:

Мать заждалась у дверей!»

Великан пустился в пляс

Так, что горный кряж сотряс:

Пляшет великан счастливый,

Позабыв про все проливы,

Про несчастья, про тюрьму:

Всех забот — как не бывало!

Андриеш глядит, и стало

Ясно в этот миг ему:

Сразу видно, лишь взгляни,

Что — ровесники они,

Хоть и роста есть излишки —

Оба все-таки мальчишки…

В пастушке окрепла вера:

Всех его страданий мера

Не напрасна, ибо где-то,

На краю, быть может, света,

Где-то в глубине темницы

Льются слезы Миорицы, —

Ждут его Лупар и стадо,

До него добраться надо.

В черном замке, под замком

Стонет тонким голоском,

Плачет Миорица, плачет,

Ну, а это только значит:

Не напрасен прежний путь,

И с него нельзя свернуть!

И с улыбкой пастушок

Быстро море пересек,

Вновь дорога нелегка,

На пути полно песка —

Да, по этому пути

Все трудней, трудней идти!

Шел он долго шагом скорым,

Целый переход дневной,

По угрюмым косогорам,

По безрадостным просторам,

Где стояла пыль стеной;

И, не в силах сделать шагу,

Наконец пришел к оврагу;

Жажда мучила беднягу,

Тяготил палящий зной.

Там шиповник у обрыва

Увядает сиротливо,

Листья виснут, словно грива,

Ствол беспомощен и сух.

И от жалости, от боли,

От сердечной муки, что ли,

На суглинок поневоле

Уронил слезу пастух.

И веселый родничок,

Старого Днестра внучок,

Засверкал из-под камней

Между высохших корней

Влагой голубых огней!

Андриеш к ручью склонился,

Жадно досыта напился,

А студеная струя

Разлилась через края

Свежей влагой чудотворной,

Окропив шиповник черный.

Под сверкающей водой

Ожил ствол сухой и ветхий,

И листвою молодой

Сызнова оделись ветки,

И цветов румяный снег

Опушил шиповник пышно…

Куст промолвил еле слышно

(Только истый человек,

В ком чисты душа и совесть,

Мог услышать эту повесть):

— Доброе сердце, смельчак знаменитый,

Жалости я не прошу и защиты.

Гордость моя о пощаде не молит,

Правда святая мне лгать не позволит.

Тяжко меня оскорбили враги,

Ты не жалей — отомстить помоги!

Сохну столетие здесь, на корню,

Но ятаган для расплаты храню.

Был гайдуком я когда-то не худшим,

Звали меня Мачиешем могучим.

В радости, в горе, в боях и в труде

Долю народа делил я везде.

Был мой народ невелик, но силен,

Взор его был на восток устремлен…

Девушка мне повстречалась нежданно,

Чудо-красавица, Зорилор-Джана.

Зорилор-Джана, Царевна Рассвета,

Вот кто была она, девушка эта!

Сваху-звезду я послал во дворец,

Дал мне согласие Солнце-отец.

Все ликовало, когда мы венчались,

В горницах гости едва умещались.

Пенной рекой разливалось вино,

И на столах было снеди полно.

Дружно и радостно мы пировали,

Гости с невестой моей танцевали.

Был средь гостей неизвестный гайдук,

— Кто он? Откуда? — шептались вокруг.

Кудри казались волной смоляною,

Очи полны были темью ночною.

Широкоплечий, высокий и властный,