И, ему в глаза взглянув,

Открывает острый клюв,

Речь заводит человечью:

«Кто таков ты, странник, ныне

Здесь бродящий по чужбине?»

Только аист произнес.

Как вопросом на вопрос

Отвечал пастух ему:

«Птица-птица, не пойму,

Что стоите вы все вместе

В этом неприятном месте,

Где любому станет худо,—

Не летите что отсюда?»

И на тот вопрос пастуший

Аист произнес: «Послушай,

Этот край для нас — чужой,

Мы от века за межой

Этих гор высоких жили,

Наши гнезда сторожили.

Страшный Черный Вихрь сюда

В этот край песка и льда

Нас пригнал, — как ни боролась

Наша стая, — все равно

Погибаем, заодно

Песню потеряв и голос.

Нам без голоса, без песен

Небосвод широкий тесен,

Мы не сможем никогда

До родимого гнезда

Долететь, и наши крылья

Зарасти успели пылью,

Словно их окутал дым:

Мы подобны остальным

Белым аистиным стаям:

Мы без песен не летаем!

Мы хиреем, гибнем — ныне

Нас уж мало здесь, в долине…»

Так поведал речью грустной,

Тихой-тихой, безыскусной

Белый аист свой рассказ,—

С пастушка не сводит глаз.

Ясно: здесь стряслась беда.

Вопросил пастух тогда:

«Отчего в родимых гнездах

Вы не спрятались в тот миг,

Как губитель вас настиг?

Отчего взлетели в воздух?

И в ответ на тот вопрос

Старый аист произнес:

«Ты дослушай мой рассказ.

Сердце доброе у нас.

В смерче темноты и хлада

Гнал злодей овечье стадо:

Громко блеяли барашки,

Белорунные бедняжки.

В тот же миг взлетели мы,

И среди кромешной тьмы,

Друг на друга налетая,

Заблудилась наша стая…»

Грусть у мальчика в сердечке:

Это ведь его овечки,

Это ведь его барашки:

Жребий горький, жребий тяжкий

Горько слышать эту весть,

Пусть скорей свершится месть,

Время, время Вихрю сгинуть.

Страшный край пора покинуть,—

Но ведь аисты — в беде!

Как всегда и как везде,

Пастушонок звонкой, стройной

Огласил ущелье дойной!

Над кремнистою тропой,

Верный флуер, звонче пой!

Птицам больше и не нужно:

Крыльями взмахнули дружно,

Вот уже, собравшись с силой,

Первый аист белокрылый

Оторвался от земли —

Силы в крылья притекли!

Он летит — в его обличье

Что-то царственное, птичье,

Настоящее величье

Стая снова обрела,

И, долину облетая,

Возродившаяся стая

Снова песню завела,

Старинную,

Аистиную;

«Идет, идет весна,

Прекрасная, простая,

Сверкает вышина,

Вернулась наша стая.

И воздух снова чист,

И вновь горят закаты,

Я виноградный лист

Несу на кровлю хаты.

Я там гнездо совью,

Собравши листьев груду,

Я заведу семью —

И знаком счастья буду.

И, может быть, порой

Крыла чуть-чуть намаяв,

Я новой детворой

Порадую хозяев.

О да, я так спешу:

Звенят мои рулады,

Я деток приношу,

Когда мне люди рады!

Всё — так, как я хочу,

И нет судьбы достойней:

Три круга облечу

И осчастливлю тройней!»

Птицы к пастушку вернулись

И вокруг него сомкнулись,

Встали белоснежной свитой.

Он теперь — под их защитой.

И, не опуская крыл,

Их вожак проговорил:

«Андриеш, твоя дорога

Не окончена пока

И куда как нелегка,—

Ждет тебя еще немного

Испытаний: должен ты

Трижды горные хребты

Одолеть, а там, за ними,

В серной копоти и дыме

Пропасть жуткая лежит,

Дно ее всегда дрожит,

Там, под неприступной кручей,

Гад огромный и ползучий