– Что это?! – Удивилась Аделаида.

– Конная жандармерия! – Улыбнулся деда.

«Ну, „конная“ – понятно, а что такое „жандармения“?» – спросить Аделаида не успевает, потому что что-то другое отвлекает её внимание. Столько всего! Столько красок, столько звуков!

Дома бабуля накроет стол. Придут гости. Аделаида с бабулей пойдут в подвал за солёными огурцами и компотом. Подвал такой огромный, больше, чем квартира. Туда надо спускаться по каменным ступенькам. Стены в подвале тоже каменные и холодные. Есть и старые кирпичи. Из них сделаны такие окошечки, но круглые сверху и бабуля это называет то «арка», то «ниша».

В самом конце стола, на углу кучкой будут стоять бутылки с шипучим сладким напитком, на этикетке олень стоит на большом камне, называется «Ситро». Будут шоколадные конфеты «Ассорти», что значит «разные». Там внутри конфеты в разноцветных фантиках, а есть без ничего. Аделаида эти фантики собирает в специальную коробку от других конфет с розочкой. Красивая такая коробка и роза на ней прямо огромная, такая яркая. Аделаида расправляет фантики ногтем большого пальца и они становятся гладкие-гладкие и блестящие, как будто в них никогда ничего и не заворачивали. Мама подшучивает и говорит, что Аделаида «барахольщица», а фантики называет «драгоценностями». Зато с бабулей вообще смех вышел с этими фантиками! Она слизывала растаявший шоколад с блестящего фантика и порезала себе язык! Тогда мама сказала Аделаиде на кухне, что ей бабулю не жалко, потому, что она «вечно идиотничает». Ещё сегодня будет пирог с яблоками. Про пирог мама говорит, что с яблоками – это гадость! «Нормальный пирог – это из мяса!». И сельдь «под шубой» тоже гадость. И вареники с творогом тоже. Мама вообще совсем не похожа на бабулю. Им всё время нравятся совсем разные вещи. Зато вот Аделаида на бабулю похожа! И все это говорят: и знакомые на улице, и Аделаида сама знает, потому, что пирог с яблоками ей нравится! И она будет его есть!

Вообще-то ей с бабулей хорошо. И вот в школе, когда задают нарисовать «ваша семья», она почему-то не очень любит рисовать маму. И ещё есть песня: «Нежной, ласковой самой письмецо своё шлю. Мама, милая мама, как тебя я люблю!». Вот когда она в хоре пела эту песню, ей почему-то всегда представлялось, как они втроём – деда, бабуля и она – Аделаида, или гуляют вечером, или сидят в любимом Александровском парке. Маму она, конечно, любила больше всех на свете, только…

Следующая станция – площадь Ленина. Осторожно! Двери закрываются!

Интересно, эта тётя, которая сидит рядом с машинистом и объявляет остановки, куда ходит в туалет? Она же ни одну остановку не пропустила!

Ура! Приехали! Теперь надо подняться вверх по подъёму, мимо Дома Правительства, мимо гаража, свернуть направо и открыть высоченные, такие любимые и тяжёлые чугунные ворота во двор. И сегодня надо быстро заснуть. Ну, это понятно – чем быстрее засыпаешь, тем быстрее приходит завтра!

Однако на парад они не пошли. И гости не пришли. На этот раз заболела вовсе не Аделаида своей привычной ангиной. Деда заболел. Бабуля поставила стерилизатор со шприцем на газ. Шприц опять сгорел и лопнул, и в квартире долго воняло горелой тряпкой.

Что с дедой? – Аделаида с тревогой смотрит бабуле в лицо.

Ничего страшного! Давление поднялось! Ну и что? Первый раз, что ли? Гости теперь не придут. И чем его гости побеспокоят! Сердцем ему плохо! Я тут покупала-покупала, готовила-готовила… Спрашивается: для кого?! Ничего, я ему ещё припомню!

Аделаида никогда не видела бабулю такой сердитой. Она молча отошла, села, поджав под себя ноги, на широкий подоконник и стала смотреть в окно. Ей, конечно, было страшно обидно, что они никуда не пошли, что гости не придут, что стол они не будут накрывать. Когда бабуля накрывала стол, она поручала Аделаиде протирать сухие чистые вилки и ножи из ящика. Аделаида делала вид, что протирает, а сама делала вилками дырки в полотенце. Что такого случилось? Почему бабуля такая злая на деду и думает, что он притворяется?

Мимо их окон проходили разные люди, нарядные, причёсанные, шли и дети с флажками. Флажки она не любила. Вообще не понятно – как их нести? Поднимать вверх эту маленькую штучку, что ли, и трясти её? Да, прям! Вот если б ей дали понести настоящее большое красное знамя! Она бы его подняла как можно выше, и оно бы на ветру прыгало! Теперь вот ей сегодня ничего и не купят… И гулять они не пойдут, и машины в красном она не увидит, если только когда они после парада по их улице будут ехать обратно в гараж. Музыку громкую, от которой внутри всё марширует само по себе, не послушает, и голос такой красивый и торжественный, что-то объявляющий всё время – тоже. Да, ей обидно! Теперь они пойдут только на Первое мая. А это ещё так далеко! Но деда, скорее всего, не специально заболел!

Окно было очень низко, с белыми деревянными ставнями. С наружной стороны стояли выпуклые решётки, но всё равно улицу было хорошо видно. Некоторые люди уже возвращались с парада. Все люди вообще были разными и непохожими. Иногда вообще проходили немолодые женщины с покрытой чёрной занавеской головой и, несмотря на праздник, целиком во всём чёрном. У себя в городе Аделаида таких не замечала.

– Бабуля! – позвала она негромко через комнату. – Почему столько тётей ходит в чёрном? А дяди не ходят?

– Потому, что они в трауре! Это когда кто-то близкий умирает, женщины носят траур.

– Куда они его носят, на парад?

– Не на парад! Траур – это горе, и человек в такой одежде ходит всегда и везде.

– Так у мужчин никто не умирает? Умирают близкие только у женщин?

– Не говори глупости! У мужчин траур не видно.

– Почему?

– Потому, что они – мужчины!

– Только одни женщины всю жизнь одним цветом?! И им не разрешают его снять?

– Иногда всю жизнь! Они сами не хотят его снимать!