– Химия по расписанию последний урок. Алина Николаевна заболела и взяла больничный, – Аделаида рапортовала чётко, кратко и полно.

– На бюллетени, ты хочешь сказать? – Мама не могла слышать, когда кто-то употреблял слова не из её лексикона. Начало рапорта было хорошим, но мама всё же нашла, где подправить. Она делала вид, что не понимает, что такое «больничный» и вынуждала собеседника сказать именно так, как говорила она.

– На ней, – Аделаида кивнула, – на бюллетени.

– И в какой она больнице? – Мама тоже говорила чётко и внятно.

– Она не в больнице, она дома. У неё что-то вроде гриппа. ОРВИ..

Вот и хорошо! – Непонятно чему обрадовалась мама. Может она тоже не любит Белкину? – У тебя есть возможность с ней встретиться, поговорить. Пойди и навести её. Ей будет приятно!

– Мы пойдём её навещать? – Аделаида не поняла: как это мама, которая синела при одной только мысли, что Аделаида хочет выйти из дому, вдруг воспылала неукротимым желанием навестить больную коллегу.

– Не «мы», а ты! Чего это я пойду? Это твоя учительница, вот ты и иди.

– Так она ж вирусная…

– А что: человек обязательно должен умирать, чтоб о нём позаботились? – мама проявляла поистине чудеса кротости и душевного тепла. – Подумаешь, «вирусная»! Близко к ней не подходи, и всё! Возьмёшь апельсины, вон папа недавно купил конфеты, печенье и пойдёшь! – мама выказывала неимоверное сочувствие Алине Николаевне Белкиной, обнаруживая в себе целые кладези нерастраченной нежности. – Ты знаешь, где она живёт?

– Нет! – Аделаида не врала. Она правда не знала адреса.

– Ничего! Я сейчас Береговой позвоню, она где-то в их районе живёт.

Береговая оказалась дома, но адреса не знала.

Людочка! – пела мама. – Ну, я вас очень прошу! Просто умоляю: найдите для меня адрес! Понимаете, Алина Николаевна очень тяжело заболела! Вы же знаете – она живёт одна, у неё никого нет. Стакан воды подать некому! Аделаидочка бы сходила, супик бы ей сварила, или ещё чем помогла. Мы же коллеги! Мы должны поддерживать друг друга!

Когда через полчаса позвонила Береговая и, растроганная почти до слёз маминой добротой, продиктовала адрес, свет померк в Аделаидиных глазах. Последняя надежда рассосалась, как хвост у головастика! «Как это я пойду навещать Белкину домой?! – думала Аделаида. – Что ей скажу? И вообще – о чём с ней говорить?! Она ж меня терпеть не может. Да, хотелось бы, чтоб она ко мне относилась совсем по-другому. И вовсе не из-за оценки но химии. Она вроде и сама ничего… Только какая-то странная, как робот…»

Учителя периодически болели, и они всегда всем классом ходили их навещать. Во-первых, это было интересно – всем классом, вместе идти куда-то пешком, или на автобусе. Поорать по дороге, повеселиться. Вот они недавно навещала в больнице учительницу географии Наталью Владимировну. Так она лежала такая бедненькая в палате, так искренне обрадовалась, что они все к ней пришли, что аж расплакалась от умиления и подарила им все свои конфеты, которые ей принесли другие навещатели. И они от радости шли домой пешком через весь Город, ставя друг другу «подножки» и старались попасть друг другу в маковку жёванной конфетной обёрткой. Весело вышло, прямо как целая экскурсия. Но идти одной? Сходить в Наталье Владимировне или Нине Левановне, учительнице национального языка, Аделаида могла даже без подсказки. С ними было интересно. Они умели рассказывать, умели слушать, шутить. Они даже по-своему любили Аделаиду.

Алина Николаевна жила очень далеко от их дома, туда ходил единственный автобус, и то нерегулярно. Аделаида, даром проторчав на остановке битый час, решила пойти пешком. А что? Была в этом походе своя какая-то прелесть. Идёшь себе один, думаешь о чём хочешь, вспоминаешь что-то.

Ветер поднялся неожиданно. Небо стало чёрным, как ночью, и пошёл крупный, тяжёлый дождь. Прятаться под балконы или навесы было противней и хуже, потому что под ними уже стояли какие-то дядьки, а это значит, что они начала бы приставать и противно спрашивать всякую ерунду. Лучше было идти дальше, хоть сильный ветер и колол лицо. «Ничего! – решила Аделаида, пряча глаза от ветра и стараясь подставить спину. – Ещё всего один квартал, и я на месте!» Но пришлось немного покружить и по микрорайону. Дома стояли не друг за другом, а как-то странно. Были корпуса «32А», просто «32», были дома с двумя цифрами, то есть «34–36». Это было вообще чем-то немыслимым. Аделаида привыкла, что на их улицах в Старом районе просто чётные и нечётные дома идут друг за дружкой.

Лифт, засыпанный мусором, скорее всего, под завязку до девятого этажа, не работал уже несколько лет. Так, это нам знакомо! Ничего страшного! Значит так, сперва надо сделать вид, что идёшь только на третий этаж. Это ж не высоко?! Потом ещё на третий… и ещё… и все дела!

Аделаида долго не могла отдышаться. Третий, третий и ещё раз третий не помогли. Очень высоко. Наконец, дыхание пришло в норму.

Алина Николаевна открыла не сразу. Видно было, что она внимательно разглядывает силуэт в дверной глазок. Наконец, загремели ключи, и дверь с шорохом приоткрылась.

– Аа-а… это ты… – разочарованно протянула она, – как ты здесь оказалась? Что-то случилось?

Аделаида подумала, что учительница не узнаёт её в полумраке подъезда, и поэтому не приглашает войти.

– Здравствуйте, Алина Николаевна! Это Аделаида!

– Я вижу! Что-то случилось? – Белкина говорила так спокойно, словно Аделаида жила на соседней с ней площадке, или этажом ниже, и они встречались три раза на дню у заколоченных дверей лифта. Словно на улице вовсе не было грозы, а Аделаида не стояла перед ней вся мокрая, со слипшимися волосами.