«Шарфик, шарфик, мой любимый, милый шарфик! Ты снова со мной, и всё будет хорошо! Завтра же… завтра же я узнаю у кого-нибудь его номер телефона! Я ему позвоню, куплю конфет и пойду в гости! Ну и что, что дома будет его жена, может, она меня вовсе и не узнает, может, у них в отделе кадров все похожие на меня работали в своё время! И приходила вовсе не я! Да, там в Городе все дамы были на одно лицо. Прошло столько лет! Зато я увижу снова Владимира Ивановича. Может, они меня угостят чаем, а я вытащу свои конфеты и мы будем говорить, говорить и вспоминать. Будем вспоминать Город, больницу, в которой он работал, вспомним тот комсомольский слёт. А я расскажу ему всё, всё, что со мной произошло. Может, даже зареву, но это от счастья, потому что роднее и ближе него у меня точно никого нет!»

Она, намотав шарф на шею, подскочила к платяному шкафу и стала одно за одним выкидывать из него свои нехитрые пожитки, прикидывая к себе то один, то другой наряд, в бескрайней радости выбирая, что же она завтра наденет? Она наденет вот эти чёрные штаны и белую кофту! Нет, эту нельзя, она слишком обтягивает спину, а на спине такие складки… Или чёрные штаны и жёлтую кофту. Тогда получается как футбольный клуб… тоже не хотелось бы…

Адель так давно никуда не ходила, что совсем забыла, когда в последний раз себе покупала вещи. Ей нечего надеть! Нет, есть, конечно, кое-что, но у всех вещей страшные недостатки! Одни жмут, другие не жмут, но такие старушечьи, что просто хочется выть в голос, третьи – вообще не модные, неудобные и вообще позорные. Туфли!!! Мама дорогая! Обувь должна быть ну хоть с небольшим каблучком, и в то же время, чтоб в ней можно было доковылять до остановки, посидеть в гостях, чтоб ноги не отекли, и опять дойти до остановки.

Наконец, она остановила выбор на широких джинсах и ещё более широкой футболке и таких как бы специальных сабо на огромной платформе, как ей сказали при покупке – для мытья балконов и хождению по песку. Их можно было и как бы с ноги под столом скинуть, и вроде высоко и… и вообще, надо полагать, удобно для выхода в свет.

Она достала телефон Владимира Ивановича. Соотечественники за рубежом любят лечиться у своих бывших врачей, любого можно найти за пять минут, даже патологоанатома.

Они жили не так уж и далеко. Только надо было сделать на автобусе пересадку.

Ноги дрожат… руки немеют… хорошо что аэрозоль от астмы всегда в косметичке рядом с мелочью и автобусными билетами. Адель деньги не носит с собой очень давно, потому что несколько раз у неё в автобусе крали кошелёк. Да вот и ингалятор, наверное, лучше носить просто в кармашке сумки, а то стырят вместе с мелочью. Мелочи мало, зато лекарство дорогое. Обидно будет!

Она стояла перед стеклянной дверью, не глядя на домофон и тщательно перекладывала ингалятор из одного кармашка сумки в другой, как будто он мог пожаловаться, что ему неуютно. Утром женский голос в трубке её пригласил на шесть. Сейчас было без десяти шесть. Можно жать на кнопку со знакомой фамилией. А потом? Что будет там? Надо сигануть на шею, или скромно поздороваться?.. На шею! Очень хочется на шею!.. Но так можно всё испортить. Испугать людей можно.

Указательный палец уже давил на продолговатую кнопку с ярко пропечатанной фамилией.

Она медленно поднялась на первый этаж по деревянной леснице. Лестница гостеприимно скрипела и амортизировала каждый шаг. На ступеньках краска осталась только у самых краёв. И серединка ниже, чем бока. Мягкое дерево стёрлось, встречая и провожая множество ног. Сколько лет этому дому с высоченными потолками? Сейчас такие не строят. Сейчас они бетонные и выхолощенные.

Он стоял в проёме двери. Непослушный чубчик опять упал на лоб. Какие глаза… или это изнутри сама душа светится чайным цветом. Высокий разлёт бровей. Как был, так и остался. Совсем седой. Белый. Улыбка… уголки губ вверх, ямочки на щеках…

– Привет! Ну проходи, проходи, гостьей будешь!

Вот именно, я могу быть только гостьей! Я всегда и везде только гостья, желанная и нежеланная, но всегда и везде только гостья. «Это мой дом!.. – говорила мама. – Что хочу, то и делаю! А здесь ты никто и зовут тебя никак! Когда у тебя будет твой дом, тогда живи как хочешь. А в моём я хозяйка!». Лёша говорил, что он «хозяин» в доме, а она всего лишь «за мужем». В Городе русскоязычным тоже популярно объяснили, что они тут «гости», и я уехала. Люди меня впускают в свою жизнь, но только ненадолго, потом, как и положено гостям, указывают на дверь.

Кто придумал эту «мораль», тем самым сделав несчастными миллионы людей?! Почему, ну почему все люди на свете не могут жить так, как они хотят и с теми, кого они любят?! Почему они должны скрываться и прятаться, делать равнодушный вид и проходить мимо?! Или приезжать и приходить в «гости»? Ненадолго. Попить чаю и снова уйти. Почему нельзя жизнь, такую короткую и хрупкую, прожить рядом с тем, кто дышит с тобой в унисон?!. Почему нельзя, не скрываясь и не прячась, всей душой заботиться о нём?

А вот кто это выходит из-за двери?.. Нет. Это не его жена…

– Познакомься! Это моя жена Ирина! Мы вместе уже три года. А это, – Владимир Иванович обнял Ирину за плечи, – а это моя старая подруга Адель! В смысле, мы много лет дружим!.. – и он засмеялся своим мягким, заразительным смехом.

Ирина перестала быть «Ириной» уже очень давно. Ей было далеко за шестьдесят. Но, видно, именно из-за доброго, почти детского пухлого лица она продолжала быть «Ириной» а не «Ириной Анатольевной». Владимир Иванович наедине наверняка называет её «Иркой».