Розалина в комнате находилась одна. Неслыханное везение! Её чёрные прямые волосы были, как обычно, разделены на прямой пробор и убраны под золотую сетку. Громоздкое, широкое платье с высоким воротником не могло скрыть изящной фигуры девушки. Антонио постучал в окно. Розалина вздрогнула и обернулась. Её голубые глаза, такая редкость для испанских женщин, от страха стали ещё больше.

— Быстрее, быстрее, — проговорила она испуганно, — сейчас сюда вернутся. Я не могу с вами долго разговаривать!

— Я уезжаю, Розалина. Завтра поутру мы уходим в Лиссабон. Армада собирается всё-таки выступить. Когда мы вновь увидимся, не знаю. Самое позднее, мы уйдём в море в мае — подуют нужные ветра. А там уж как Бог даст. Вот письмо, Розалина. Если ты сможешь, пиши. Адрес в Лиссабоне я указал в письме. Прощай, любовь моя! — и с этими словами Антонио едва заметной тенью скользнул обратно к перилам балкона и скрылся в ветвях гостеприимного дерева.

Каракка «Рата Санта-Мария Энкоронада» величаво переваливалась на волнах. Высокие мачты вздымались в небо. Спущенные паруса, как крылья огромной птицы, опустившейся передохнуть на воду, колыхались в такт ветру. Над кораблём реял флаг рода дона Алонсо де Лейвы. Солдаты томились без дела, матросы слонялись по палубе — категорический приказ герцога Медина-Сидиния не позволял никому из них спускаться на берег. Жалованье по-прежнему не выплачивалось, несмотря на отчаянные письма герцога королю, и побеги с кораблей стали постоянным явлением.

Антонио старался повсюду следовать за доном Алонсо. Де Лейва дружил с отцом юноши и в своё время без колебаний принял его в свиту. Внешне они совершенно не походили друг на друга. Антонио был невысок, коренаст и темноволос. Решительный характер отражался на юном лице, которое показывало всё, что чувствовала душа молодого испанца: он легко краснел, бледнел, в зависимости от ситуации, его глаза в гневе или удивлении легко расширялись, демонстрируя ослепляющую белизну, обрамлявшую практически чёрный зрачок. Тёмные, длинные ресницы пытались прикрывать чувства, обуревавшие Антонио, но тщетно...

Де Лейва был выше Антонио на голову. Недавно ему исполнилось сорок четыре года. Он не только успел отличиться в нескольких крупных сражениях, но и считался одним из немногих фаворитов короля Филиппа. Волосы дона Алонсо отливали золотом, а глаза переливались от зелёного к светло-карему, походя на цвет янтарного камня. Черты лица были тонкими, как у хищной птицы. В отличие от своего юного друга характер де Лейва показывал редко. Да и зачем? Ровный и громкий голос дона действовал на подчинённых лучше любого окрика. Единственным недостатком де Лейвы считалась порывистость нрава — за внешним спокойствием скрывалась решительность и порывистость поступков. Часто это приводило к успеху и победам на поле брани, но порой и мешало чётко планировать действия...

— Посмотри, что творится, — с негодованием покачивая головой, твердил дон Алонсо, — ничего не готово! Герцог пишет указ за указом, пытаясь наладить дисциплину, а столько неприкаянного народу шатается по Лиссабону, даже не зная, что им там приказали делать!

Возмущение де Лейвы можно было понять. Голодные матросы, которым выдавали каждый день немного сухарей да глоток прокисшего вина, те немногие гроши, выданные на нехитрую одежду и проживание, спускали на женщин не очень строгого поведения, околачивавшихся возле порта. Некоторые и не собирались возвращаться на корабли, промышляя мелким грабежом или клянча милостыню. Боевого духа не наблюдалось.

Те, кто побогаче, изнывали от безделья, растрачивая собственные деньги в кабаках и в золотом отделанных каютах капитанов и командующих. Армада собиралась больше года. Тут любому терпению придёт конец. А уж после смерти маркиза все совсем приуныли: Медину-Сидонию не уважали, никаких особых подвигов за ним не числилось, прославленным моряком он тоже не являлся.

— Завтра увидишь герцога, — усмехнулся де Лейва.

— Я его видел издалека в Кадисе, — вспомнил Антонио недолгое пребывание в городе Медины-Сидонии, — считаете, он не достоин своего высокого звания? — прошептал он еле слышно. — Не справится?

— Кто ж знает? — философски изрёк дон Алонсо. — Кто ж знает, — повторил он ещё более задумчиво, — море живёт по собственным законам, и к кому оно будет благосклонно, известно лишь Богу. Я думал, герцогу не так много предстоит сделать здесь на суше. Сейчас вижу, как был не прав. Армада находится в таком состоянии, которое внушает, говоря между нами, большие опасения. В прошлом году Дракон нанёс куда более ощутимый урон, чем казалось вначале.

— Почему? — захлопал ресницами Антонио.