— Чёрный, гони всех за мной! — кричал он с речки комиссару.

Ноги скользили, партизаны с ходу падали в воду, захлёбывались,

но неудержимое движение к цели продолжалось. Девяносто человек оказалось на нужном берегу.

Стрельба на самой мельнице вмиг оборвалась, там уже хозяйничал Иван Суполкин. На покрытом мучной пылью полу лежали убитые.

Мельник, муж Дусиной знакомой, семенил рядом с Иваном Ивановичем, доказывал:

— Ты, балда, понимаешь, что я русский человек, значится, Пётр Иванович. А ты, тьфу, как напужал... Ведь чуть не ухлопали. Это как же понимать, в конце концов?

— Свой, а якшаешься с кем? Работаешь на кого, подлюга? — огрызнулся Иван Суполкин.

— «Работаешь, работаешь»... Жрать захочешь, так будешь работать, мил человек... — обиженно пробормотал мельник и отошёл. Вдруг увидел Василия Ильича Чёрного: — Товарищ секретарь райкома! А мне что, пропадать? Ведь фрицы кишки вымотают, как перед богом клянусь!

— Что ж с тобой делать, а?

— Бери к себе — в лес. Куды же мне деваться?

— Хорошо, а пока разрушай свой механизм.

— Это мы мигом, — заторопился Пётр Иванович.

Македонский вбежал в мельницу с большой группой партизан:

— Как, Ванюша?

— Есть мука, Михаил Андреевич... Вот двоих хлопцев ухлопали.

— Заберём — похороним. — Повернулся к партизанам, стоявшим в ожидании его команды: — Нагружаться и галопом по Европам — одна нога здесь, другая за речкой. А ты, Иван, гляди в оба, обеспечь операцию.

— Есть, командир!

С исключительной быстротой мешки с мукой передавались по живой цепи на ту сторону реки. В воде, поддерживая друг друга, плечом к плечу стояли самые сильные бойцы. Мука шла по живому конвейеру...

Из-за поворота выскочила машина, за ней другая... Осветили фарами мельницу, солдаты рассыпались в цепь, открыли стрельбу.

— Ванюша! — Македонский обнял Суполкина. — Задержать. Финал операции в твоих руках... Бери лучших и давай. Продержись минимум пять минут, а потом, маневрируя, уводи за собой карателей.

— Уведу!

Туго приходилось Ивану Суполкину и его команде. Отбиваясь, они отходили от реки в сторону Бахчисарая, вступая в близкий бой с преследователями. Теряли людей. Были убиты румыны из «беспуговичной» команды, пало два бахчисарайца. Удалось команде оторваться от врага лишь на рассвете. В отряд возвращались далёким кружным путём, неся четверых раненых партизан.

Македонский, нервно вслушиваясь в гул боя, уводил в горы партизан, нагруженных до отказа.

Мучной след вёл в Большой лес. Утром по нему ориентировались каратели. Напрасные попытки — следы разветвлялись по тропинкам, удваивались, утраивались... удесятерялись... Трофейная мука расходилась по всем партизанским отрядам... Долго вспоминали в крымском лесу «мучную операцию». Тома Апостол ходил гоголем — он стал личностью легендарной, от избытка нерастраченных чувств влюбился в Ду-сю, которая была на целую голову выше его, а в плечах вдвое шире. Но он был нежен, дарил ей первые весенние цветы — фиалки.

ФИЛИПП ФИЛИППОВИЧ

Наступил апрель. Через горы шла весна. Она долго бушевала в садах Южного берега, захлестнула зеленью предгорные леса и, перешагнув через продутую ветрами холодную яйлу, споро зашагала в таврические степи.

Прошли первые весенние дожди — короткие и стремительные. Снова зашумели переполненные реки, на северных склонах самых высоких гор сходил снег. Лёгкие туманы поднимались из ущелий и где-то высоко над зубцами гор таяли в небе.

Партизанские стоянки, разбросанные вдоль пенистой Донги, опустели. После «мучной операции» трудно было удерживать людей в землянках и шалашах — уходили на дороги бить врага.

Наш аккуратный штабист — подполковник Алексей Петрович Щетинин — вдруг стал уточнять списки личного состава, выяснять, где у кого семья и в каком количестве.

— Зачем? — спрашивали партизаны.

— Вот-вот будет связь с Севастополем, — уверенно заявлял он. — Будем писать письма в местные военкоматы, обяжем их позаботиться о наших семьях.

Связь, связь! Это слово было у всех на устах. Посматривали на небо, но оно ночами было закрыто плотными облаками — ни один самолёт не мог нас разыскать.

Но однажды утром над нашим лесом появился самолёт-истребитель. Сначала почти никто не обратил на него внимания — мало ли летало в то время разных самолётов, только они были не наши; но — странно! — лётчик упорно кружится над одним районом, то взвывая ввысь, то прижимая машину к верхушкам высоких сосен. Следя за самолётом, мы разглядели на его крыльях звёзды.

— Наш! Наш!!!

Мгновенно зажгли сигнальные костры: «Мы здесь! Мы ждём!»

Самолёт понял — покачал крыльями.

Над поляной Верхний Аппалах кружила машина, а в это время туда из отрядов бежали люди. Самолёт «проутюжил» поляну и взмыл вверх, потом, сделав прощальный круг и ещё раз покачав крыльями, лёг курсом на Севастополь.