— Если сам не можешь вести себя нормально и уважать чужие чувства, не проси больше, чтобы уважали твои, — прошипела я над ухом Микаша. — Неотёсанный, грязный земной червь!

Он привалился к стене и потупился. Ну хоть замолчал. Надеюсь и дальше говорить не будет. Откусит себе язык или снова разобьёт кулаки до мяса — мне и дела нет. Да, я плохая, я злая, не хочу больше быть хорошей, прощающей и понимающей.

Я расстелила одеяло рядом с братом и легла так, что мы соприкасались макушками.

«Откуда ты всё это знаешь? Про символы и древние наречия? Не из-за попавшей же к тебе по ошибке книги из папиной библиотеки, правда?» — осторожно поинтересовалась я мысленным шёпотом.

«Из неё, — нехотя ответил он. Боялся, что я тоже его обсмею? Даже если он ошибётся или скажет глупость, я никогда смеяться не стану. Я попытаюсь понять и принять. — И ещё из многих других. Кое-что из моих собственных наблюдений и догадок, кое-что показал учитель грамматики».

Я помнила того седобородого старца из круга книжников. Он единственный из учителей Вейаса, который его хвалил. Папа думал, что старый книжник слишком лоялен к брату. Впрочем, отец не считал эти уроки важными, поэтому мало обращал внимания.

«Когда-то я мечтал уехать в Эскендерию, поступить в университет и выучиться на книжника. Познавать мир, открывать его тайные законы, философствовать, участвовать в диспутах, искать доказательства своих теорий. Учитель говорил, у меня бы получилось. Но отец был против. Это ведь совсем не так почётно, как махать железякой и искать смерть в зубах какой-нибудь твари по долам и весям».

Ну надо же! Как можно было прожить рядом с человеком всю жизнь и совсем его не знать? А ещё сестра называюсь! Но какой же он скрытный — ни слова не вытянешь, вот и теперь закрывается, надеется, что я забуду о том краешке его мира, в который он неосторожно меня пустил.

«Охохо! — бесцеремонно влез в наш разговор Микаш. — Махать железякой куда действенней и полезней, чем обсуждать в компании бездельников, как боги на небе справляют малую нужду и от этого появляется звёздный свет».

«Я не верю в богов».

«Тогда во что ты веришь?»

«В рациональность. Звёзды, — Вей ткнул пальцем вверх, и я открыла рот от удивления. Прямо у нас над головой в огромном световом колодце виднелось чёрное полотно неба, утыканное алмазами-звёздами. — Это солнца других миров, расположенные от нас так далеко, что они уже могли давно потухнуть, но мы все ещё видим их свет, как дальнее эхо умершего голоса. Вот в этом мире, — Вей указал на самую яркую звезду в рисунке Большого пса. — Живут варги. Вон в том, — одна из маленьких звёздочек в рисунке Водочерпия. — Ночные Ходоки. Туаты в Царевне-лебедь. А у проклятой Северной звезды, что едва не свела нас с ума, живут такие же люди, как мы. Только у них нет ни Червоточины, ни демонов, ни даже магии. Они не верят в богов и прочие суеверия. Ими правят книжники и рациональность. Их сверкающие дома подирают собой облака, по просторным улицам ездят повозки без лошадей, а в небесах летают огромные железные птицы. Я иногда вижу их в своих снах».

«Теперь я верю, что вы родственники. Ты такой же сказочник, как она, — рассмеялся в голос Микаш. — Свет умерших звёзд, мир, которым правят книжники, приручившие железных птиц — в жизни большего бреда не слышал».

«Да, — оборвал его Вейас и отвернулся. — Скудоумные сказки для бездельников. Правильно, что отец меня не пустил. Учитель ошибся — надо мной бы все смеялись».

Голос брата звучал сухо и колко. Не срывался. Я была уверена, он ни за что не заплачет, но чувствовала, как мутная пелена слёз заволакивала мои собственные глаза. Так больно! Как будто это мне сказали. Хотя говорили уже добрую сотню раз, поэтому я тоже стараюсь молчать. Но Вейас не должен. Его идеи намного умнее моих. Если бы только у него был шанс, он бы смог изменить наш мир.

Я нащупала тёплую ладонь брата и сжала её.

«А давай всё бросим!»

«В очередной раз?»

«Да. Сбежим, отправимся в Эскендерию, покорим их университет, а потом и сам круг книжников. Не думаю, что это будет намного сложнее, чем изловить вэса. Не нужны нам ни трофеи, ни орден. Давай лучше исполним твою мечту. Я буду верить в тебя изо всех сил, так, как даже в Безликого никогда не верила. И тогда у тебя всё получится. Никто смеяться не станет».

Вейас сжимал мою руку, но молчал. Тишину нарушил тяжёлый вздох. Микаш уселся в углу, прижал к груди колени, водрузил наверх руки и спрятал в них лицо. Наверное, тоже хотел побыть один. Жаль, ни у кого не получалось.

После сна завтракали и собирались мы молча. Напряжение настолько загустело, что казалось, его можно черпать ложкой и есть вприкуску с вяленым мясом. Мы накормили оголодавшего оленя остатками овса, которое принесли с собой, и снова отправились в путь. Дорога продолжала петлять и плутать, иногда встречались завалы, а иногда площадки со световыми колодцами, как та, на которой мы останавливались. Только никого живого здесь не было: ни людей, ни животных, ни даже демонова вэса! Пусто. И, судя по всему, уже очень давно. Может, Вей отчается, и мы в самом деле отправимся в Эскендерию? Мне бы хотелось.

Мы пробирались через очередной завал. Вей уже был наверху кручи. Микаш подсаживал меня на высокий скользкий валун, который никак не хотел мне покоряться, как вдруг донёсся цокот. Будто когти стучали по полу. Микаш отпихнул меня в сторону чёрного провала в стене и попытался затолкать следом упирающегося оленя. Вейас спустился и помог ему. Затушили факел. Теперь мы сидели, как мыши в подполе, тесно прижимаясь друг к другу в узкой тёмной нише. Микаш сжимал морду оленя руками, чтобы тот не выдал нас неосторожным звуком.