В письме не было ни строки о тяжелом ранении и награде. За успешную разведку в тылу врага красноармейца Некрасова наградили медалью «За отвагу». Зато к письму была приписка: Леопольд просил выслать копию школьного аттестата, в котором, кстати сказать, стояло одиннадцать пятерок и лишь три четверки. Этот документ нужен был ему для поступления в военное училище.

Ранним июньским утром Октябрина Иванова, по-школьному Рина, вышла из дома и зашагала по Большой Полянке. Шла медленно, только вчера она вернулась из эвакуации и теперь ревниво и беспокойно оглядывала свой город.

Целехонька «Толстовка», ее любимая библиотека, не тронуты готический особнячок Дома пионеров и темно-серые величественные многоэтажки. Только окна крест-накрест заклеены бумажными полосами да в форточках торчат жестяные трубы от «буржуек». Вздрогнув, замерла перед светлым зданием райкома. Правый угол напрочь снесен фугаской, обрубленный торец прикрыт листами побеленной фанеры.

Продолжая свой осмотр, Рина подошла к Каменным мостам, Большому и Малому, и огляделась. Все на месте — и сами мосты, вздымающиеся над зеленовато-серыми водами Канавы и Москвы-реки, и огромные корпуса Дома правительства, и привольно раскинувшийся на зеленых холмах Кремль. Сколько она не бывала тут? Целую вечность! После выпускного бала. Тогда на ней было вишневое платье и алая роза в волосах… Она танцевала вальс. А потом они бродили по центру. От той светлой ночи ее отделяли прифронтовые окопы, изнурительные марши, голод, бомбежки, эвакуация… Какая же она теперь, Ринка Иванова?

Пройдя гостиницу «Националь» и портик Ермоловского театра, она задержалась у одноэтажной булочной-кондитерской, когда-то манившей калачами и пирожными. Витрина была заложена мешками с песком, но оставалась свободной полоска туманного зеркала. В нем отражалась худенькая девушка в застиранном ситцевом платье. Высокая шея, тонкая талия и крепкие стройные ноги. На лице ее, смуглом, оливковом, исчезла детская припухлость щек и губ, оно стало строже.

Проходившие мимо военные поглядывали на нее и улыбались. Смутившись, она отпрянула от витрины и заспешила к высокому лобастому зданию Центрального телеграфа. Три года назад в его полутемном зале дремали ее одноклассники, а их товарищи поочередно дежурили в длинной очереди у дверей МХАТа, чтобы утром непременно купить самые дешевые билеты на «Дни Турбиных», «Горячее сердце», а повезет — и на «Анну Каренину».

От этих воспоминаний ее отвлек резкий звук. Рина оглянулась.

Скрипнув тормозами, к тротуару прижался грузовичок — «газик», полный военными. На поблекшей зелени гимнастерок выделялись снежно-белые бинты. Как только машина остановилась, из кузова на асфальт осторожно спустился молодой офицер и, опираясь на палку, направился к ней.

— Рина! — закричал он на всю улицу. — Ринка!

Под пирожком выгоревшей пилотки — дочерна загорелый высокий лоб, короткий, чуть вздернутый нос, обветренные губы. Открытое лицо, знакомое-презнакомое, с лукавой чертовинкой улыбка.

— Некрасов! Ляпка! — обрадовалась она.

На примятых погонах — лейтенантские звездочки. Идет медленно, сильно хромает. Как же так — спортивный, легкий Некрасов дышит натужно и тяжело. Они потянулись друг к другу, желая поцеловаться, но она засмущалась и подала руку. Леопольд пожал ее, обнял Рину за плечи. Из кузова за ними следили любопытные глаза.

— Ранен?

— Было дело, — ответил он. — Подлечился. А теперь рана разбередилась, осколки полезли… Снова в Наркомздрав, долечиваться.

— Откуда же ты сейчас?

— Из-под Москвы, в военном училище служу. Окончил его, оставили преподавать. А ты?

— Вернулась из эвакуации. Работать буду, а может, и учиться.

— Что слышала о наших?

— Пока ничего, а ты что-нибудь знаешь?

— Да, Борис Горский, Володя Ботоев, Володя Покровский, Сережа Кобозев… Малышев, Коробов… Нет их…

— Боже мой, ребята!..

Грузовичок терпеливо ждал.

— Ринка, слушай. Меня кладут на операцию в госпиталь, он в школе у Курского вокзала. Поняла? Долго не пробуду.

— Я найду, найду.

Его втянули в кузов. Заурчав, «газик» двинулся к Охотному ряду. Рина взмахнула рукой, и ей ответили несколько поднятых рук.

Дальше Рина не пошла. Что же это: Боря, Володя, Сережа, Витя, Алеша… Свои, родные. Дружили с детства. Она и представить не могла, что их нет, совсем нет. С Сережей Кобозевым танцевала на школьном балу. Как здорово он кружил ее в вальсе, совсем взрослый, в модном костюме, настоящий мужчина. И в то же время совсем еще мальчик…

Возвращалась домой и не видела улиц, которыми несколько минут назад не могла досыта наглядеться.