– Парни! Атас!

– Шухер!

– Спасайся, кто может!

Все начинают метаться. Не понимая, что делать и как спастись. Краем глаза я вижу, что кто-то проскальзывает мимо дежурного и тот не успевает схватить юркого курсанта. Голоса, я не понимаю кому они принадлежат продолжают вслух предлагать одно действие безумней другого.

– Отнимите у него пистолет! – кричит кто-то самое безрассудное предложение.

– Что ты с ума сошел!? Как? – отвечает ему более трезвый собутыльник.

– Выключайте свет! Снова выключайте свет, чтобы он не смог нас переписать!

– Как!? Он стоит у выключателя!

– Надо прятаться!

– Куда?!

– Под стол!

– Он там найдет!

Я стою у стены и не могу сообразить, что делать мне. Яркий свет не доходит до мозгов пьяных курсантов, они словно слепые кроты не могут сообразить, что дежурный всех видит и всё слышит. Мое сознание, как заржавевшая телега с трудом реагирует на происходящее. Ступор заклинил мои руки и ноги. Одна мысль в голове стучит в виски: поймали, конец!

Краем глаза я вижу, как со страшным грохотом от стены отодвигаются макеты территории училища и караулов номер один и два. Мои товарищи по одному исчезают в черных ящиках. Один, второй, третий…

– Двигайся! – слышу я громкий шепот Юрки. Кто-то, стучась головой о верхнюю сторону ящика, пытается освободить место для следующего курсанта.

Я словно просыпаюсь и бочком, бочком подбираюсь к отодвинутому ящику. Другой ящик уже задвинут. Там сидит человек пять, словно семечки в огурце. Подобравшись к спасительной щели, я просовываю ногу внутрь убежища.

– Ну, куда ты?! – зловеще шипит Тупик. – Принц, здесь и без тебя тесно!

– Двигайся! Сейчас всех сдам! – огрызаюсь я.

– Да нет здесь уже места! Лезь в другой! – почти кричит Фома.

Я понимаю, что мне деваться некуда. Завидуя своим юрким товарищам и кляня себя за тупость и не находчивость, я встаю у окна и обреченно ожидаю своей участи. Рядом со мной встают еще двое таких же, как и я невезучих курсантов. Мы понуро смотрим на дежурного офицера и незаметно поглядываем на задвинутые к стене ящики с макетами.

Наконец все стихает. Все, кто хотел и мог спрятались. Из ящиков еле слышно дыхание удачливых сослуживцев. Полковник, терпеливо ждавший окончания сцены, словно в детстве досчитал до ста и громко известил об этом.

– Девяносто девять, сто! Я иду искать! Кто не спрятался я не виноват! – он подходит к нам и начинает перепись населения. – Итак! Фамилия?

– Петров! – печально выдыхает первый из нас.

Переписав нас, Гасанов подходит к ящикам и отодвигает первым тот, в котором прячутся Юрка, Фома и Тупик.

– Можно вас переписать? – спрашивает он издевательским тоном, дежурный ждет, когда на свет появляются мои товарищи и переписывает и их. Потом очередь доходит и до следующего ящика. Переписанные, бормоча матерные слова, отряхаясь и отдуваясь, встают рядом с нами.

Через полчаса в комнате появляется запыхавшийся Чуев. Он растерян и напуган не меньше нашего. Глаза у него не выспавшиеся, но широко раскрытые и какие-то ошалелые. Его отзывает в сторону Гасанов и они о чем-то недолго шепчутся. Потом вдвоем они подходят к шеренге возмутителей спокойствия, врагов воинских уставов и дисциплины. Гасанов сверяет свои списки с Чуевым. Никто не назвался не своими фамилиями. Все оказались честными, если здесь уместно это слово.

Чуев произносит краткую речь, клеймя нас позором. Потом, махнув с горечью рукой, отправляет нас по койкам. Мы, опустив головы бредем к своим спальным местам. На душе у каждого скребут кошки. Что будет дальше, никто из нас не знает.

Лежа в кровати я слышу, как кто-то подскакивает и бежит в туалет.

– Ты куда?! – строго спрашивает этого бегуна голос Чуева.

– В туалет… - успевает бросить курсант и, не успевая добежать до туалета, извергает на паркет рвотные массы.

* * *

– Карелин! – окликает меня командир роты, когда и равняюсь с ним и прикладываю руку к правому виску.

– Я!

– Подойди сюда! – он стоит на входе в пустую курилку и докуривает сигарету. Потом заходит внутрь туда, где в центре стоит большая урна.

Я захожу под навес, прохожу в центр и останавливаюсь перед ним. Он делает затяжку и выпускает дым вверх. Потом в нерешительности смотрит на окурок, будто соображая сколько еще он сможет сделать затяжек, а на самом деле, соображая с чего начать со мной разговор. Чуев не отличается быстротой ума, поэтому прежде чем начать со мной разговор, он затягивается еще пару раз, выигрывая у меня еще несколько мгновений, потом выбрасывает бычок в урну.