– Зачем? – не понимаю я. Время сейчас двенадцать, и я надеялся, что мы, закончив с картошкой, пойдем спать в казарму.

– Нам передадут водку. Нужно ее принять и пронести в казарму. Решили же сегодня отмечать!

– Как сегодня?! – удивляюсь я. – Ведь собирались только завтра!

– Завтра Чуев ответственный! И потом, завтра мы не дежурим по кухне и с жрачкой будет напряг.

– А сегодня, что не будет напряга?

– Нет. Васька – в офицерской столовой, а в варочном - Пашка пожарит картофан.

– Слушай, а почему Вадька отказался? – меня волнует этот вопрос, так как Вадькина задница – индикатор опасности, она чувствует опасность за версту и за день.

– Говорит, что не хочет.

Меня отказ Вадьки очень настораживает. Просто так он никогда не откажется от участия в пьянке. Но остается Стас. Если он будет участвовать, то это может уравновесить Вадькин отказ.

– А Стас?

– Стас дежурит в патруле. Говорит не хочет пахнуть! У них начальником Гуров! Можешь себе представить!? Говорит ни шагу в сторону. Как дураки весь вечер ходили и на ужин приводил в столовую и сам ужинал!

– Логично, - соглашаюсь я, поставив себя на место патрульного и представив, как легко выкупить пьяного патрульного курсанта офицеру – начальнику патруля.

– Пошли! Дочистим картошку и пойдем к забору. Тупик прикроет.

– А он тоже участвует?

– Да. Всего пятнадцать человек.

– А сколько водки?

– Одиннадцать бутылок… - как-то очень восхищенно отвечает Бобер и у меня бегут мурашки по коже.

– А что так много?! – вскрикиваю я.

– Нормально! Все равно завтра раньше встаем и ни с кем из офицеров не встречаемся. В столовой мы никому не нужны!

– Не! Ну, это уж очень много! – я не могу успокоиться.

– Нормально! – повторяет уверенно заговорщик. – Не хочешь, не пей! Никто насильно вливать не будет!

Мы вернулись в овощной цех. Здесь ничего не изменилось. Все те же лица и все та же картошка, но второй бак заполнен почти на половину, а первый стоит в сторонке и картофель в нем плавает у самой кромки. Наша задача заполнить два бака и все, - мы свободны. Были бы. Могли бы идти спать до половины шестого утра. В теплых кроватях, сладко пускать слюни и видеть эротические сны. Глаза мои невольно слипаются и рот разверзается в наисладчайшем зевке. Но у нас, у пятнадцати человек, избранных и представляющих сливки роты, мероприятие. Мы должны готовиться к нему, а потом среди ночи участвовать в нем, не спать, рисковать быть пойманными, а утром опять пахать в столовой на своих рабочих местах, в похмельном угаре и сонном состоянии. И зачем мне все это надо?

Я окинул взглядом дружный коллектив чистильщиков картошки. Тупик долго и тщательно, никуда не спеша, срезает кожуру с одной картофелины, тем временем, как остальные бросают в алюминиевый бак по второму, а то и третьему корнеплоду. Они все, кроме Тупика, сейчас дочистят бак и пойдут спать, а я с Бобром двинусь в холодной мерзкой ночи к железной ограде и буду там торчать, ожидая какого-то человека, который передаст нам сумку с батареей водочных бутылок. Мы примем их и будем с риском для себя пробираться в казарму, где, опять-таки с риском быть пойманными, употреблять весь этот алкоголь. Так я думаю и молча чищу картошку, взяв пример с Тупика не торопиться.

И вот, последний из нас кидает свой вклад в общее дело, картошка с шумом плюхается в кастрюлю.

– Все! – констатирует Вадька и встает с трудом разгибая спину.

– По койкам, - командует Иван, младший сержант, командир второго отделения, он нынче старший по столовой.

– Мы с Принцем немного задержимся, - говорит Бобер и смотрит на часы. – Придем минут через пятнадцать.

– Ладно, - соглашается Иван.

Он знает, что в этот ночной час мы не рискуем ничем, возвращаясь в казарму вне строя и одиночно. Все спят и видят уже не первый десяток снов. Иван не интересуется причиной нашей задержки. Вообще у нас не принято расспрашивать о делах своих товарищей, если они сами не говорят. Расспрос вызывает подозрение и тебя могут посчитать стукачом. А стукачество в роте призирается и ему объявлен незримый бой.

Все уходят, а я и Бобер медленно собираемся, пропуская своих коллег. Бобер ерзает и устраивается удобно на табуретке. Он достает сигарету и закуривает. Я вторю ему и, посмотрев на часы, понимаю, у нас еще минут десять в запасе.

Мы одни, молча курим, поглядывая на часы. Вдруг дверь открывается и появляется Тупик с Юркой.

– Отсыпьте немного картошки! – то ли просит, то ли требует Юрка.

– Зачем? – не понимаем мы.

– Мы пойдем ее пожарим в варочном, - Юрка достает из кармана шинели бумажный сверток и развернув замасленную пергаментную бумагу показывает нам довольно большой кусок сливочного масла.

– Бери! – бобер кивает головой на полный бак.

Юрка с Тупиком набирают чистые многогранники в сотейник и уходят. Мы опять остаемся одни. Проходит еще минут пятнадцать.

– Пора, - Бобер встает и одевает свою шинель.

Я тоже натягиваю свою верхнюю одежду и застегиваю ремень. Мы тушим сигареты и отправляемся на дело. Кругом стоит ночь и непривычная тишина. За стенами столовой нас встречает такая же тишина и легкий морозец. Ветер гнет пирамидальные тополя, голые и сухие, уличные фонари выхватывают желтым светом подтаявший за день снег, лежащий на обочинах, и пустую дорогу, по которой так ни разу и не проехала ни одна машина.