Я остался стоять, прислонившись спиной к стене и скрестив руки на груди. Что-то подсказывало мне, что махать кулаками, как на корабле, сейчас не время. Изменник хмыкнул, пожал плечами, но уговаривать сесть не стал.

– Когда нас з ним на Балканской сече раскидало, братка мой так своим ходом ушёл, а мени, як вбитого, турки схапили. Вродь и живий, а токо башку по сей день в дожди так ломит, хучь вовком вой! То его перемога?

Теперь настала моя очередь молчаливо пожимать плечами. Что ж, если кого-то контузило взрывом, то это тоже не моя проблема, как и не проблема Матвея, верно?

– Так от шо скажи напоследок, щеня, – братка мой в силе? Руки та ноги не переломал? Драться може? Не желаю слабого вбивать. Плюну в хорю, но не вбью. А от коли як ровня на равню, тода шо ж..

– Он сильнее вас, – уверенно ответил я.

– Як так?

– Понимаете, у Матвея другой духовный стержень. Не знаю, как это объяснить без патетики и высоких слов. Просто другой! Вы верующий?

– А тож! И в Христа-Бога, и в Аллаха, и в каменных баб у крымской степи! Я ж свечи жгу усим богам зараз, жалко мени, чи как?!

– Я не имел в виду религию. Скорее, речь именно о вере, – честно говоря, мне казалось, что он не совсем понимает меня. – Я не знаю, насколько религиозен Матвей. Он не всегда крестится на каждый храм, при мне ни разу не ходил в церковь, но в его душе живёт такая сильная вера в Бога, в справедливость, в Высший суд, что, по-моему, он вообще ничего не боится и в любой момент готов умереть с чистой совестью!

– От в том я ж ему подмогну, – хлопнув себя по коленям, мой собеседник решительно встал. – А ты лягай, хлопчик. Подрёмкай. Уж на билом свете тоби более спать не придётся…

Я поднял руки к груди и принял боксёрскую стойку.

– Дурак! – рявкнул он, вставая передо мной, словно дикий медведь в сибирской тайге.

Я не стал ждать продолжения и ударил первым, хуком справа. Ренегат легко увернулся, и стальные пальцы сжали мой кулак до хруста в костях. От дикой боли у меня подкосились колени.

– Щеня! Не пёс ещё, а вже зубы скалишь. Нешто братка не казал тоби, шоб на мени не бросався?

Я стиснул зубы, чтобы не закричать.

– Живи. До рассвету ще годины три буде. А ранком начальству доложат, шо пленник себе усю башку дурную об стенку з разбегу размозжил. Тут оно часто бывает…

Он разжал пальцы, сплюнул на пол и шагнул к двери.

Один условный стук, щелчок замка, и меня вновь заперли в камере. От мелькнувшего сквозняка свеча погасла. Я остался в полной темноте.

Боль в руке утихла не сразу, а вот обида, наоборот, только росла. Он так легко справился со мной, словно бы я не занимался английским боксом много лет и не был многократным чемпионом колледжа! Как вообще такое возможно?!

Да, это был нечестный поединок, он использовал какие-то приёмы уличной драки, но по сути дело не в этом. А в том, что я был элементарно бит. На первой же минуте. И если бы этому человеку действительно поручили расправиться со мной, шансов победить у меня было бы не больше, чем у мотылька против объединённой команды палаты лордов!

Старый казак был прав, мне не стоило приближаться к этому человеку на морскую милю. Но что толку сейчас с этой правоты…

«Значит, через два-три часа в эту камеру войдут совсем другие люди, – сам себе напомнил я, массируя кисть левой руки. – Они должны взять меня, скрутить, связать, а потом изо всех сил ударить головой о стену, имитируя самоубийство?»

В голове начали появляться панические мысли. И бежать от них было некуда.

«Как я понимаю, серьёзным расследованием вряд ли кто будет заниматься. Похоже, что вот так просто входить и выходить из самой Петропавловской крепости без соответствующих бумаг и разрешений вряд ли возможно. И кто же, интересно, может выписать подобный приказ?»

Я вспомнил тихую улыбку того скромного чиновника из тайной канцелярии или Пятого отделения, уж как там оно точно называлось, не в этом суть. Главное, что он забрал оригиналы писем, что при моём допросе присутствовал лишь некий князь и его родственник, возможно, общий приятель и сообщник.

Так что теперь нет никакой гарантии в том, что вся добытая нами информация ляжет на стол царя Александра! Да, я уверен, что Энни будет добиваться встречи с ним, но кто сейчас поручится за жизнь её самой? Завтра, а может и позже, им сообщат о досадном происшествии в Петропавловке, где «граф Строгофф не вынес угрызений совести и, боясь справедливого суда, произвёл полное самоубийство головой о стену». Что потом?

Разумеется, ни мисс Челлендер, ни граф Воронцов, ни бывший конвоец Матвей в это не поверят. И что с того? Что они могут сделать? Отомстить за меня, найти виновных, посмертно обелить моё честное имя?! Спасибо, конечно, но толку-то…

– Если кто-то рассчитывает, что я буду покорно ждать смерти и приму её со смирением, достойным древнехристианских мучеников, то чёрта с два! – неожиданно для самого себя проорал я, вскакивая с топчана.

Все мысли мигом выскочили из головы, освободив место холодной, расчётливой ярости. Я быстро пошарил в темноте, сгребая солому в одну кучу. Почти в тот же момент за дверью раздались странные звуки, звон ключей, лязг отпираемого замка, и из открытого дверного проёма в камеру шагнули два незнакомца. В руке одного горела свеча.