Хавьер тоже стал святым и подарил мне свою ракетку. Когда я стану святым, я стану творить настоящие

чудеса и, чтобы у всех бедняков были самолеты, или что-то в этом духе.

Сейчас уже новый год, то есть годовщина дня, в который Бог сотворил мир. Ну почему бы не быть

предпраздничному дню?

Меня раздражают праздничные дни, потому что вот они уже, я предпочитаю день накануне

праздника, потому что тогда день праздника – “завтра”.

У меня нет желания вести дневник, но если я не пишу, я не могу заснуть из-за этого дела с

Домитилой. Очень хорошо оставить свой дневник также в том случае, когда кто-то умирает для того,

чтобы люди поняли, что было у человека на душе и узнали его намерения и желания.

Я придумал молитву, хотя мне нет еще и восьми лет. Ее я разделил на всех, потому что на

отпущение греха понадобится тысяча лет.

Сегодня на обед был цыпленок и на десерт – клубничное мороженое. А на ужин – то, что осталось

от обеда. На стол поставили хрупкие бокалы, и один, рядом со мной, разбился. Мне нравится, когда

приходят гости, потому что тогда за едой не дают нагоняй. А так мне не досталось сладкого, но это

неважно, потому что я еще раньше отведал его.

Теперь же, когда у меня нет под рукой ничего подходящего, чтобы ставить свои эксперименты, я

должен заняться чем-нибудь другим. Поэтому я упросил Мигеля, садовника, чтобы он дал мне клещи и

провода. Мне пришлось подарить ему два отцовских галстука. У него и так их слишком много, это

просто жадность. К тому же, это приведет к тому, что Мигель станет коммунистом.

В итоге я подсоединил телефонные провода к проводам к маминому ночнику. Я и хотел-то всего

лишь посмотреть, засветится ли телефон и зазвонит ли лампа. Увы, из этой затеи ничего не вышло.

Дом погрузился во тьму. Стало темно, как ночью, и некого было позвать, потому что был

праздничный день, и к тому же телефон был сломан. Но, как мог, я разобрал свою аппаратуру, и когда

пришел отец, он заменил пробки и – готово! Он даже не ругался. Вот так всегда: когда кто-то думает, что

соберет нечто грандиозное, ничего не выходит.

Похоже, умерла хозяйка дома напротив, у дверей ее дома находилось пятнадцать машин и два

восьмицилиндровых “Мерседес-Бенц”.

Январь 3

Вчера, когда я уже засыпал, я вдруг проснулся от мысли о том, что Домитила умерла, и я начал

думать и думать об этом. В конце концов я встал с постели посмотреть на нее. Оказывается, папа

подумал, что в дом пробрались воры, потому что он захлопнул дверь и даже вытащил револьвер. Он

говорит, что обежал весь дом, но к счастью меня не заметил. Домитила храпела в своей кровати, но я

подумал, что она в агонии и разбудил ее. Она же велела мне ложиться спать и посоветовала положить

ледяной компресс на голову от нервов. Я не знаю, что случилось, но когда рассвело, моя кровать была

мокрой, а я кашлял. И что же в итоге? Только после завтрака я кашлянул уже сто восемь раз.

Вероятно, я умру, и в этом случае, мне было бы приятно, если бы меня похоронили в самом

простом ящике и на сэкономленные деньги купили бы шоколада бедным ребятишкам. Я также

посоветовал бы, чтобы не осматривали мои ящики и не давали семена моей канарейке. И чтобы они не

плакали обо мне, потому что, возможно, я попаду на небо.

Январь 4

Я до сих пор валяюсь в кровати с высокой температурой и с бронхитом. Я заплакал, потому что

Хавьер пошел в кино, но потом подумал, что плакал оттого, что мне хотелось страдать и мучиться и

утешился. Когда кто-то хочет помучиться, оказывается, что боль проходит, а если она не хочет уходить,

то приходит мама и вытаскивает ее.

У меня в постели разлился суп, и мне постелили чистую простынь. А еще у меня сломались часы,

которые папа дал мне поносить. Но меня не ругали, потому что у меня был жар. Мне нравится болеть,

потому что тогда меня называют “деточкой”, готовят мне особенный суп и умоляют, чтобы я съел его

полностью. А еще мне сулят все, что нужно, и когда мама рассказывает доктору про жар и кашель, мне

делается и больно, и радостно, это все равно, как смеяться и плакать. Я также умываюсь теплой водой, а,