Часовые не проспали врага, вовремя заметив пригнувшихся к земле людей, которые цепями подкатывались к деревне. Японцев встретили ружейными залпами, потом пошла одиночная стрельба. Поняв, что внезапное нападение не получилось и забросать русских ручными гранатами не удастся, неприятель отошёл назад. Серая пелена мелкого дождя скрыла его отход.

Тут-то на позициях стрелков началось что-то невообразимое: за всю войну в Маньчжурии полковник Юденич не видел такого мощного огневого налёта. По Тачиндаузу повели огонь сразу несколько вражеских батарей. Палили с двух сторон. Николай Николаевич подозвал вестового и приказал:

— Беги на нашу батарею, что за той сопкой. Спроси, почему они не стреляют. Японцы вот-вот пойдут в атаку.

Вестовой вернулся быстро:

— Ваше благородие, батарейцы уже ушли с позиции — там никого нет. Только брошенная обозная арба стоит.

— Чёрт знает что! Ушли по приказу, это ясно, но надо же было о том и пехоту предупредить. Нехорошо получилось...

В окопах затрещали ружейные выстрелы. Полковник припал к смотровой бойнице. Японцы вновь накатывались на позиции, их пехотные взводы шли редкими цепями, то падая на землю, то вновь вскакивая, и так раз за разом.

Когда передняя цепь подбежала шагов на сто к окопам, стрелки поднялись врукопашную. Японцы, не принимая штыковой бой, отступили. Их батареи вновь повели обстрел русской позиции.

Теперь уже бежали с поля боя русские, спеша как можно быстрее укрыться от разрывов шрапнели и «шимозы» в спасительных окопах за крепкой деревенской стенкой.

Юденич увидел, как откуда-то сбоку на поле вынеслась санитарная двуколка. Полковник узнал ездового — это был санитар одной из рот Пётр Шевченко. Вдруг раздался треск очередного взрыва, совсем рядом с двуколкой поднялся столб бурого дыма и ездовой, неестественно взмахнув руками, упал на землю. Лошади повернули к деревне. Бесстрашного санитара надо было самого вытаскивать с поля боя. Полковник приказал:

— Пусть кликнут охотников, чтобы вытащили храбреца с поля. Может быть, он жив, только ранен?

Санитара притащили в окопы ползком только к обеду. Охотникам сильно мешал артиллерийский огонь, и один из них получил ранение осколком. Николай Николаевич нашёл минуту, чтобы переговорить с ротным санитаром, когда того несли на носилках в полковой лазарет:

— Куда ранен, братец?

— По левому боку ударило. А куда — разобрать сам не могу, кажись, ниже плеча пришлось. Сам себя перевязать там, вполне, не смог, как ни старался…

— Ничего, Шевченко, будешь жить. Ты у нас сегодня герой. Несите его, да смотрите — осторожно.

Только глубокой ночью 18-й стрелковый полк смог беспрепятственно оставить занимаемую деревню. Стрелковые роты отходили по дороге мимо братской могилы, в которой были похоронены убитые последних дней. Солдаты и офицеры, проходя мимо, молча крестились и шли дальше, не оборачиваясь на темневшую позади Тачиндаузу...

Русская армия оставила город Мукден. Там горели большие склады с военным имуществом, которое нельзя было вывезти. Японцы, ободрение успехом, попытались перерезать железную дорогу и подошли к ней версты на две. Об этом доложили главнокомандующему Куропаткину, и тот, встревоженный, приказал отразить «покушение» неприятеля:

— Японцев отбить любой ценой. Если они оседлают железную дорогу, то часть наших войск окажется в их полукольце...

Вышедший японцам навстречу пехотный полк отбил у них охоту дальнейшего продвижения. А несколько русских батарей, развернувшись прямо у полевой дороги, дали несколько метких залпов по неприятелю, заставив его отойти подальше.

Войска уходили на север по дорогам, протоптанным людьми и лошадьми в бесконечных полях. Сильный ветер нёс пыль и песок. Солдаты большей частью шли молча, с угрюмым выражением лиц, только обозные и артиллерийские ездовые надрывали голос, подгоняя уставших лошадей.

Ночь 18-й стрелковый полк провёл в деревне Цуэртуне, находившейся в вёрстах двадцати пяти от оставленного Мукдена. В десять часов утра японская артиллерия произвела огневой налёт на селение, когда из него выходили последние роты стрелков.

Юденич, сидя верхом на коне, с болью обозревал общую картину отступления. Полк его отходил по Мандаринской дороге, соблюдая по возможности порядок в своих рядах. Стрелки-сибиряки в этом выгодно отличались от прочей маньчжурской пехоты. Их полковой командир получил от старших начальников за время отхода от Мукдена не одно благодарственное слово.

И всё же картина отступления смотрелась безрадостно.

В потоке виднелись лазаретные линейки, телеги, груженные разным хламом, неуклюжие китайские арбы. До часу дня движение шло довольно благополучно, если не считать того, что на обочинах Мандаринской дороги всё больше оставалось обозных повозок с поломанными колёсами. Стали попадаться и павшие лошади.

Юденич чувствовал, что в этой массе отступавших войск и обозов назревает какое-то напряжение. Он знал, что в такой ситуации может легко возникнуть паническая ситуация — и тогда только держись. И, как оказалось, в том он не ошибся.