Наступил полдень. Медленно бредущие по дороге солдаты начали грызть сухари, которые до поры до времени таились в заплечных мешках-«сидорах». Вдруг впереди кто-то громко выкрикнул:

— Японская кавалерия! Берегись!..

И сразу же в рядах отступающей колонны началась паника. Командир 18-го полка отдал было одной из рот приказ развернуться в цепь, чтобы встретить неприятельскую кавалерию ружейными залпами. Но паника улеглась так же быстро, как и возникла. Никакой японской конницы на горизонте так и не показалось. Отправленная сотня уральских казаков никого не нашла за десяток вёрст от Мандаринской дороги.

Дисциплина в русской Маньчжурской армии падала на глазах. По дороге полковник Юденич встретил небольшую группу нижних чинов, шедших без старшего унтер-офицера. Николай Николаевич, может, и не обратил бы внимания на бредущих самих по себе солдат, но его поразило то, что часть из них была без винтовок. Он подъехал и спросил со всей начальственной строгостью:

— Кто такие? Куда идёте?

Один из солдат с усталым спокойствием ответил:

— Самарские мы, а идём домой в Самарскую губернию.

— А винтовки у вас где, патронташи? Вы же солдаты!

— Остались в какой-то деревне. Бежать пришлось из неё, когда японцы из пушек по ней стрелять стали. Там и отбились от своего полка, не сыскали его по сей день...

Чтобы изловить таких бегунов, в прифронтовых маньчжурских городах Тилине, Чантуфу, Сыпингае, Гунчжулине и Харбине, на узловых станциях железной дороги были выставлены кордоны с чинами военной жандармерии.

Остановка дезертиров не всегда была бесконфликтной. На Тилинской железнодорожной станции произошёл случай, когда офицер хотел было остановить группу вооружённых солдат, садившихся в вагон поезда, уходящего в Читу. Нижние чины приняли его в штыки. Солдат пришлось разоружить и посадить на гарнизонную гауптвахту для расследования случившегося.

Юденич, хорошо знавший обо всём этом из документов армейского штаба, которые приходили к нему для ознакомления, мог доложить любому начальству, что его 18-й стрелковый полк ничего подобного не знал. Воинской части была до самого конца войны присуща организованность, хотя дисциплина поддерживалась с большим трудом.

Потом последовали события, которые оставили долго незаживающий рубец в самосознании русской армии. И не только той, которая воевала на полях Маньчжурии.

Император Николай II наконец-то решил сменить на посту главнокомандующего, у которого теперь в подчинении находились три Маньчжурские армии, генерала от инфантерии Куропаткина. Его бездарность стала притчей во языцех. Новым главнокомандующим стал генерал от инфантерии Н. П. Линевич, прекрасно знающий Дальний Восток, которому он отдал многие годы своей жизни. Но Линевичу от Куропаткина достались расстроенные войска.

Николай II не «оставил» своего бывшего военного министра в беде. Сразу же после войны Куропаткин был назначен членом Государственного совета. Он поселился в своём родовом имении в Псковской губернии, где один из самых неудачливых полководцев России занялся литературным трудом. Там он написал четырёхтомный труд о Русско-японской войне.

Как гром среди ясного неба, пришло известие о страшном Цусимском поражении. К тому времени активные боевые действия в Маньчжурии сторонами почти не велись: и русские, и японцы жили ожиданием каких-то важных событий на море — всем было известно, что из Балтики в Японское море идёт броненосный флот России, чтобы переломить в свою пользу войну.

Известие о Цусимском разгроме пришло в 18-й стрелковый полк с официальным уведомлением из дивизионного штаба. Скрыть это от нижних чинов было просто невозможно. Своё искреннее возмущение позором и трагизмом случившегося полковые офицеры выразили перед Юденичем, собравшись в его палатке:

— Что же делал Рожественский?

— Как так случилось, что отряд Небогатова спустил перед японцами Андреевские флаги?

— Почему наши моряки в Порт-Артуре дрались геройски, а при Цусиме нет?

— Неужели на эскадре Рожественского не знали о подвигах «Варяга» и «Корейца», миноносца «Стерегущего»?

— Да, такого в истории русского флота ещё не случалось.

Юденич очень хотел разделить со всеми офицерами негодование по поводу поражения 2-й Тихоокеанской эскадры в Цусимском морском сражении. Но он понимал, что командир полка не должен «митинговать» вместе с другими. Его долг — «держать» полк в своих руках. Поэтому, когда все, кто хотел, выговорились, сказал твёрдо:

— Господа офицеры, товарищи мои. Поражение флота на море ещё не означает поражения армии на суше. Война России с Японией на Дальнем Востоке пока не проиграна. — Полковник посмотрел на сумрачные лица полковых офицеров, с большинством из которых он служил ещё в Виленском военном округе. Помолчав, он добавил: — Идите к своим солдатам и в эту горестную для всех нас минуту будьте рядом с ними.

Войска нового главнокомандующего Линевича к лету получили значительные пополнения. Теперь русские Маньчжурские армии мало в чём уступали японским маршала Ивао Оямы. Но по всему было видно, что война на Дальнем Востоке завершалась и теперь действовать больше приходилось дипломатам.

На полях и сопках Маньчжурии Николай Николаевич Юденич получил признание своих способностей военачальника. Его авторитет в действующих войсках, как умелого и твёрдого полкового командира, был общеизвестен. 18-й Стрелковый полк имел репутацию действительно боевого: прежде всего за дела под Янсынтунем и в Мукденском сражении.