кивнул в сторону стола, где лежала пачка газет.
– Пишите. Будем ждать лучших времен. И конечно, будем

работать.

Они работали. Как-то у Икрама Валиевича появился седой грузный человек. Он снял очки,

рассматривая собеседника, потом спросил о здоровье и делах, о здоровье родных, близких.

– К сожалению, я один, - смело объяснил Камил.
– Я воспитывался в интернате.

– Да, да... Помню, был у нас такой в этом заведении.

22

Камил узнал толстяка сразу.

– А потом что вы делали, молодой человек?

– Учился в Баку.

Икрам Валиевич кивком успокоил: все в порядке, и грузный человек заговорил. Он был по-прежнему

многословен, и все же это уже не та болтовня, с которой он выступал когда-то в интернате.

– Наши люди должны находиться везде, где есть молодежь, - говорил он. - Наши люди должны

работать в редакциях газет и журналов, на фабриках и в советских учреждениях. Сейчас здесь

присутствуют три члена большевистской партии. Мало. Очень мало. Вам, дорогой юноша, предлагают

работать в редакции.
– Он резко повернулся к Камилу: - Немедленно соглашайтесь. Немедленно.
– И,

считая вопрос с Камилом решенным, продолжал: - Когда же придет время, мы встретим своих братьев,

поможем им вернуться на родину. Они надеются на нас. Там, в изгнании...

Шел разговор и о судьбе Султана Умаровича. Ему предлагался пост директора института. Этот вопрос

почти решен. Один из юношей должен был поехать в Джизак. Там ему была приготовлена хорошая

должность.

– Судьба родины - в ваших руках. Вы должны оправдать надежды своего народа, - заключил толстяк.

У здания института его ждала Дильбар. Она оглядывалась по сторонам, испуганная, тревожная. Мимо

проходили студенты. Они понимающе смотрели друг на друга.

О статье знали все. Знали и о том, почему девушка переживает. Люди замечали, что Дильбар

встречается с Камилом все чаще и чаще.

Порывистый ветер неожиданно налетел из-за угла. Он будто копил там силы, за старым кирпичным

зданием.

Наконец показался Камил.

– Вы же совсем замерзли!
– Он сжал ее ладони, стал растирать.

Она не пыталась высвободить свои руки.

– Что с вами?
– спокойно спросил Камил.

Девушка чувствовала, что он тоже взволнован. Возможно, не стоит говорить об этой статье?

– Ничего. Я ждала вас.

– Спасибо, - наклонив голову, глухо произнес Камил.

Они пошли по знакомой тропинке, не сговариваясь. Зима в Самарканде мягкая. Но выдаются дни,

когда с гор налетает холодный ветер. Он рыскает, по улицам, находит дорогу между большими домами,

поднимает редкие, злые снежинки. Люди, привычные к теплу, стараются в такие дни побыстрее

справиться со всеми делами и бегут по домам.

– Вы же замерзли.

– Ничего, ничего. Вы за меня не беспокойтесь.

– За кого же мне еще беспокоиться?
– вдруг воскликнул Камил.

Девушка остановилась, и легкий румянец пополз по ее щекам. Таких слов Камил ей не говорил. Никто

не говорил. А он торопился высказать то, что берег. Торопился, будто знал: подобных встреч вскоре не

будет.

– Да, да, милая Дильбар. Я о вас много думаю. Каждую минуту, думаю...

– Подождите, Камил-джан. Подождите.
– Она подняла ладони, словно защищаясь от потока горячих

слов.
– Сейчас вам трудно.

– Мне с вами очень хорошо.

В этот вечер Дильбар так и не поговорила с ним о статье в республиканской газете.

Статья взволновала и участников «литературного кружка». Газета резко критиковала молодого поэта,

которому было поручено большое, серьезное дело. Поэт составлял сборник «Стремление», призванный

дать полное представление о новой узбекской поэзии. Но в сборнике оказались стихи, проникнутые

националистическим духом.

Икрам Валиевич уже знал статью наизусть. Он расхаживал с газетой по комнате и не мог понять:

победа это или поражение.

В доме Икрама Валиевича стало тише. На время перестали собираться молодые преподаватели.

Хозяин просыпался по ночам от каждого легкого стука. Долго, почти до рассвета, горел свет. Икрам