отдыхай...

...Странно, после длинной дороги он не мог долго заснуть. Встреча с чабаном, с азербайджанским

купцом, с Али Акбаром...

Каждая новая встреча - испытание... А сколько таких встреч впереди...

Муфтию докладывали о каждом новом эмигранте.

Садретдин-хан слушал, закрыв глазки. Казалось, он дремал.

Но сухонькая ладошка взлетала вверх, муфтий останавливал собеседника и задавал самые

неожиданные вопросы.

– Зачем он купил эту шапку?

Собеседник молчал.

– Видишь... Зачем ему теплая шапка? Может, он в горы уйдет?

Единственная в городе суннитская мечеть была маленькой, тихой. Муфтий жил во дворе. Богатые

покровители предлагали ему перебраться в хороший дом, но он отмахивался:

– Уже привык... Почти десять лет живу.

Он редко считал годы. Он думал, что задержится на чужбине на год, на два. Вот ведь как затянулось...

Однако никто не пытался сказать муфтию о напрасной трате времени, сил, денег. Муфтий готовился к

войне с Советами, он ждал своего часа.

Садретдин-хан очень боялся «большевистских шпионов». Каждый новый человек, особенно молодой,

тщательно проверялся, за ним следили. Десятки рекомендаций, десятки отзывов о «настоящем,

преданном делу ислама, человеке» по указанию муфтия контролировались. Ему уже давно доложили о

Махмуд-беке.

Махмуд-бек работал в чайхане неунывающего азербайджанца. Хозяин сидел рядом с самоварами,

такой же начищенный. В песнях он тосковал о родине, о большом городе Баку, о какой-то давней

любимой. Сейчас женщины его не интересовали. За тонкой стеной жили и ждали гостей восемь девушек.

Хозяин был строг. Он кормил только ту, которой удавалось завлечь богатого гостя.

Чайхана стояла на шумной улице. Полицейский заглядывал к азербайджанцу по пятницам. Неумело

прятал деньги в широкий карман и старался не смотреть на злополучную стенку, за которой повизгивали

веселые создания. Полицейский был честным мусульманином. В этот день ходил на большую молитву. К

тому же он частенько вспоминал о строгих указах правительства. Но проклятые деньги... Их

азербайджанец вручал честно и вовремя. Кстати, женские голоса раздавались за перегородками и в

другие безобидных учреждениях. Таков мир... Он состоит из грехов и молитв...

Выпив чаю, полицейский уходил.

На ту, вторую, половину Махмуд-бека не пускали.

– Молод еще, - говорил, подмигивая, хозяин.

Там орудовал обрюзгший, молчаливый эмигрант из Ганджи. Он, наверное, приходился дальним

родственником хозяину. Махмуд-бек часто чувствовал на себе тяжелый, испытующий взгляд.

Время от времени Махмуд-бек замечал, что в его вещах рылись. Конечно, азербайджанец делал эти

проверки не по своей инициативе.

Шесть месяцев прожил Махмуд-бек в чайхане Али Акбара. В который раз рассказывал он о знакомых

мусаватистах. Даже о вахтере из институтского общежития. Али Акбар довольно щурился и напевал:

– Живет родной Баку... Живет родной Баку...

Он любил слушать стихи, хотя плохо в них разбирался. Ему нравились «складные» фразы.

– Вай, как люди умудряются! Какая нужна, дорогой, голова?

Однажды в чайхану не зашел, а ворвался туркменский курбаши Маджид-бек. Лицо у него пылало.

Казалось, кровь вот-вот брызнет сквозь толстую кожу.

29

Али Акбар угодливо склонился перед знатным гостем и еле заметно кивнул на стенку. Маджид-бек не

обратил внимания на приглашение и, показав пальцем на Махмуд-бека, громко, чтобы слышали все

присутствующие, произнес:

– Этот молодой, образованный человек не должен работать на тебя.

– Конечно, конечно, - не понимая, в чем дело, согласился на всякий случай Али Акбар.

Хозяин побаивался вооруженных головорезов. Вон какие плечи у этого молодца!

Маджид-бек подошел к Махмуд-беку, который протирал грязной тряпкой поднос.

– Тебя приглашает к себе муфтий Садретдин-хан.

– Но я не знаю этого уважаемого человека, - скромно ответил Махмуд-бек.

– Он тебя знает. .
– успокоил Маджид-бек.

Из рукописи Махмуд-бека Садыкова