Тот опять замолчал, продолжая смотреть вперед.

– Знаешь, - вдруг Голованко очнулся.
– Что-то меня гложет такое, а что, понять не могу... Где-то тут оно — совсем близко, а как его ухватить?!

– Что?
– на секунду в голосе старшины мелькнули какие-то странный нотки.

– Говорю, мы что-то важное из виду упустили, - словно его и не прерывали, начал говорить командир.
– Что-то, Сережа, очень важное! Ты понимаешь, мы забыли очень важное, что может изменить все это! Продукты, оружие, медикаменты — даже это кажется не таким важным... И я ни как не могу понять, что?

Все это время Фекла была в полной прострации и для нее не существовал окружающий мир с его странными наводнениями, земляными провалами и исчезающими людьми. В этот момент для нее существовало лишь одно — ее пропавший сын! Андрей, первенец, долгожданный в семье ребенок, которого любили сильнее чем дочь, - стал тем центром, вокруг которой остановился ее мир.

– … Что же ты, сыночек, совсем забыл свою матушку, - причитала она, устремив взгляд в никуда.
– А я тебя не забыла! Уж сколько я слез выплакала, одному только богу известно! Уж сколько я ночей не спала и не вспомнить... Сыночек, что же ты молчишь?! Вот здесь, я... Пришла к тебе, а тебя то и нет! Андрюшечка, ненаглядный мой, отзовись! Дитятко ты мое, Андрюшечка!

Вдруг, старшина начал медленно сползать с бревна. «Этого еще не хватало, - схватил его за руку Сергей.
– И этого что-ли стукнуло!».

– Вот, дурья башка-то! Вот дурак-то, - еле слышно забормотал старшина, пытаясь нащупать свой кисет.
– Забыл... Надо же, такое забыть... Сергей!
– на заросшем лице, кажется впервые за последние несколько дней, появилась улыбка.
– Вспомнил я! Вспомнил! Знаешь, кто это?!
– кивок в стороны женщины.
– Ха! Это же мать Андрея! Андрея! Понимаешь, про какого Андрея я говорю?! Про того самого Андрея! Это его мама! Такого совпадения просто не может быть!

Стряхнув руку, старшина решительно встал на ноги.

– Гражданка!
– громко проговорил он, стараясь не касаться молящейся фигуры.
– Гражданка! Извините... Черт! Как сказать то? Э! Гражданка, я знаю где ваш сын!

Бормотание прекратилось и установилась тишина. Фекла стояла неподвижно: ее босые ноги по-прежнему утопали в черной жиже из грязи, а руки были скрещены на груди. Казалось, она глубоко задумалась и не слышала эти важные для нее слова.

– Ты знаешь, где мой сын, человек с оружием?
– голос прозвучал неожиданно глухо, словно из огромной трубы.
– Откуда тебе это знать?

Наконец, она повернулась к ним лицом. Немного вытянутое, с длинным, тонким носом и большими карими глазами, лицо смотрело на него с надеждой и недоверием. Это даже не надо было озвучивать — оба вопроса читались без всякого труда: где же он, где, говори скорее и не мучай сердце матери и не обманешь ли ты тех, кто доверился?

– Я, гражданка, старшина Голованко, - как-то сразу же смутился всегда бравый и уверенный в себе командир.
– Мы сына вашего, Андрея Ковальских, знаем... Давно уж, знаем. Ковальских ведь его фамилия? Вот... Как сказать то? Здесь он! Где-то... Здесь, это точно! Он нам помог даже как-то...

Говорил то он все правильно, но что-то у него не получалось сказать главное. Выходили какие-то несвязные слова... А глаза смотрели на него не отрываясь, выворачивая на изнанку душу.

– Да чего тут политесы разводить, - буркнул Сергей, увидев, как поплыл командир.
– Видели мы все тут Андрюху вашего! И, точно, помог он нам! Иначе не выжили бы! Да, вон посмотрите вокруг! Вот это и есть Андрей ваш...

Ничего не понимая, Фекла перевела взгляд в сторону. Потом посмотрела назад.

– Андрей..., - как-то беспомощно прошептала она, вновь оглядываясь вокруг.
– Сыночек... Где?

Она осторожно словно слепая подошла к ближайшему дереву, толстенным стволом закрывавшим пол неба.

– Андрюшечка, - бормотала женщина, нежно касаясь рваной поверхности коры.
– Где же ты?

– Ты, головой то думай!
– выразительно прошипел старшина.
– Что говоришь? Надо как-то тихо... По-другому что-ли... Вы, это... гражданка, не пугайтесь! Мы точно с ним разговаривали! Как есть говорю! Разговаривали с ним, как с вами сейчас... Только он лесом стал... Ну там деревом, кустиком, травкой... Бог мой, что я такое говорю?!

После этих слов, вырвавшихся наконец-то на волю, оба мужика напряглись, словно перед прыжком опасного зверя. Они ожидали от нее чего угодно — бешеных метаний, бесконечных слез и ужасной истерики, но никак не этого... Невесомая фигура оторвалась от дерева и повернулась к ним. По ее лицу текли слезы...