– Тогда закрой глаза и..., - дерево уже шептало, почти мурлыкало.
– Верь мне, сын Великого леса! Закрой глаза и засыпай! Я дам тебе великую силу и укажу врага, который грозит мне. Засыпай... Ты проснешься великим богатырем...

Его глаза медленно закрылись, дыхание начало выравниваться, лишь губы что-то шептали.

– Я Элей Боотур... Я великий Боотур, не знающий страха...

Тело якута осторожно спеленали корни и накрыли длинные ветви.

– Андрей, ты его не того?
– вдруг очнулся Голованко от увиденного.
– Нельзя же так! Он свой!

– А я кто, по твоему? Выродок, что-ли?!
– совсем по человечески огрызнулся Андрей, на глазах становившийся все более похожи на прежнего Андрея.
– Не бойся, с ним будет все хорошо... Помнишь, я обещал немцам сюрприз? Вот с его помощью я это и сделаю... Иди и готовь отряд.

Ничего не сказав в ответ, Голованко повернулся и двинулся обратно, стараясь больше ни на что не обращать внимание.

– Как говориться меньше знаешь — лучше спишь, - пробормотал он, перепрыгивая небольшую яму.
– Завтра с ним и решим остальное... Главное спасти женщин и детей. Главное они, а все остальное ни единой копейки не стоит!
– разговаривая сам с собой старшина все больше и сам верил в свои слова.
– Спасем, значит не зря живем на этом свете! А нет, так нам надо! Что же мы за мужики, если годимся только на то, чтобы жрать да спать!

64

Прямо напротив здания горкома партии, которое сейчас занимала немецкая комендатура, располагалась небольшая площадь или, лучше сказать, довольно широкая улица. Ее часть была покрыта довольно неровной брусчаткой, которую судя по камням добывали совсем недалеко, в местном карьере. По обеим сторонам улицы стояли бывшие купеческие дома, глядевшие на людей разбитыми или заколоченными окнами. Кое-где и уцелевших стекол время от времени выглядывали какие-то тени, которые мельком взглянув сразу же прятались в полумраке комнат.

– Господин майор, ваше приказание выполнено!
– фон Либентштейн спускался с высокого крыльца комендатуры, когда перед ним вытянулся худой до невозможности солдат.
– Профессор доставлен.

Легкое, почти барское, движение руки отпустило рядового, чем тот сразу же и воспользовался. «Что за сброд набирают в армию?
– с некоторым возмущением подумалось Вилли, отметившего и нескладную фигуру солдата, и висящее мешком обмундирование, и отсутствие на лице должного выражения.
– Расслабились!».

Рудольф Шпаннер стоял возле одного из домов и с презрением рассматривал каменную кладку одного из домов.

– Какое убожество..., - бормотал тот сквозь зубы, ощупывая выщербленные красные кирпичи.
– О каких архитектурных направлениях тут можно говорить? Это быдло может строить лишь такие казармы...

«О! Да, наш профессор считает себя настоящим арийцем, - сделал себе зарубку майор.
– Надо это запомнить».

– Профессор Шпаннер?

– Да, - тот повернул недовольное лицо на человека, посмевшего его отвлечь.
– Уж не вы ли вы тот самый Вилли фон Либентштейн, о котором мне сообщили в письме?

«А досье не обмануло, - внутренне улыбнулся майор, услышав такое приветствие.
– Этот чертов профессоришка считает себя пупом земли. Думает, если к нему благоволят на верху, то со мной можно и не считаться... Интересно».

– Хм..., - Шпаннер терпеливо дожидался реакции на свои слова.
– У вас видно отнялся язык?

– Знаете, дорогой профессор, - наконец-то, соизволил начать говорить Вилли.
– Вы видно не совсем хорошо поняли то, что было написано в письме. Странно! Там отличный шрифт. Но я сейчас вам освежу память и потом мы с вами сразу же приступим к работе как настоящие друзья. Так, ведь, профессор?

В полном недоумении тот смотрел на офицера, словно пытался обнаружить в нем признаки сумасшествия.

– Вот смотрите, это самый обыкновенный парабеллум, - майор вытащил свое оружие и неожиданно выстрелил возле самого уха Шпаннера.
– Это одно из самых прекрасных убеждающих средств из тех, которые мне известны... Вы поймите одно, профессор, здесь вам не Германия! Это Восточный фронт и здесь с вами никто сюсюкаться не будет!