— Это правильно?

— Война на носу, Володя. И все это знали. Не до сантиментов было. Те, кто не хочет строить и воевать, в такой период должны находиться или на лесоповале, или в могиле в зависимости от прегрешений.

— Да уж.

— А потом фашист на нас полез, и вообще не до блатных и зэков стало, не до их проблем. Копошились, золото давали, план выполняли — и ладно. После войны восстановление хозяйства, ядерный проект, противостояние с Америкой. А у них — сучьи войны с теми, кто с фронтов вернулся и обратно в зону влетел или кому воровские правила поперек встали. На эту резню тоже сквозь пальцы смотрели, мне кажется, надеясь, что самые оголтелые друг друга изведут, что и получилось… Потом в партийных верхах игрища начались, а блатным это на руку. Одна бериевская амнистия 1953 года чего стоит.

— И долго это будет продолжаться?

— Да уже заканчивается, — сказал Поливанов. — Страна сейчас стабильно развивается, хоть и с кривоватыми виражами. Ни авралов, ни войн. Появилась возможность в доме приборку начать. Видишь же, что за блатных взялись. В колониях их давят. «Санаторий» «Белый лебедь» для них устроили, где они от преступной деятельности официально отказываются. Режимы в зонах сделали разные — рецидивистов от первоходок отделили. Через несколько лет будешь молодым сотрудникам лекции читать, что такое профессиональный блат, а они тебе не поверят — разве такое бывает в нашей стране…

— Ох, кажется, не скоро это будет.

— Будет обязательно. И бесповоротно. Если что экстраординарное не случится — например, возврат капитализма, — Поливанов усмехнулся, настолько абсурдной показалась эта мысль. — Вот тогда воры вернут свое. И тогда все их сегодняшние дела просто детскими игрушками покажутся — страна кровью зальется… Только ты понимаешь, никогда такого не будет.

— Да это конечно, — хмыкнул Маслов, которому представилась абсурдная картина — буржуи, вылезшие из подполья, солидные, в цилиндрах, захватывают заводы, пароходы, а в это время уголовная братва режет мирное население. Ну, чисто белая горячка…

— Не будет профессиональной преступности, Владимир. И законов воровских не будет. Будут отдельные случаи, когда у людей не в порядке с головой. Но это даже дело больше науки, чем милиции, как в мозгах у человека короткое замыкание случается.

В кабинет зашел Абдулов:

— Ну как вы тут?

— Дискуссии ведем об организованной преступности в СССР, — сказал Маслов.

— Ох, ну у вас и проблемы, — Абдулов вытащил из кармана и положил на стол билеты на поезд. — Сегодня в двадцать три двадцать отъезд.

— В Москву, к детям и жене, — Маслов взял билеты и начал их внимательно изучать.

— Не бойся, не поддельные.

Делать москвичам больше в Свердловске было нечего. Преступление раскрыто, все убийцы установлены. А розыском скрывшихся преступников занимаются особые подразделения, которым теперь и карты в руки.

— Сегодня вечером празднуем успешное окончание командировки и отъезд, — сказал Абдулов.

— И ведь это правильная мысль, Серджио, — поднял вверх палец Маслов.

— Только без излишеств, — предупредил Поливанов. — А то нам еще в поезд загружаться. Как бы с каким привокзальным сараем вагон не перепутать.

— Загрузим. Упакуем. Сувениры дадим.

— Вот это дело, — закивал Маслов.

Абдулов посмотрел на фотографию Грека на столе:

— А этого гада мы найдем рано или поздно. Наш разыскной отдел хлеб даром не ест. Они всех находят.

— Думаю, мы раньше с ним встретимся, — сказал Поливанов. — Он же зазнобе своей говорил, что в Москву собирается.

— Мало ли что говорил, — отмахнулся Абдулов. — До Москвы еще доехать надо.

— Этот доедет, — заверил Поливанов. — А там мы будем его ждать. И отнюдь не с букетами цветов…

Грека сдали. С потрохами. Уголовке преподнесли. Мол, приходите, забирайте. От осознания этой мерзости в его груди все бурлило.

Пришел он к блатным в Оренбурге. Хива ходила под коронованным и авторитетным вором по кличке Мойша — и кто только дал такое погоняло щирому хохлу? Грек знал его давно и сукой назвать ни при каких обстоятельствах не мог. Приняли гостя как родного. В городе комнату нашли — два дня, мол, отсидишься, еще чего-нибудь придумаем.

На второй день что-то будто толкнуло Грека — решил проверить, как уходить в случае опасности с «лежки», и вышел из дома не по лестнице, а через козырек крыши. Когда возвращался из похода в город с продуктами и бутылкой шампанского, увидел их.

У него на уголовку нюх. Даже если мент ничем от фраера по виду не отличается, Грек всегда учует легавый запах. Вот и срисовал сразу троих — они к его подъезду стягивались. Ума палату иметь не надо, чтобы понять — брать будут залетного жигана…

Только ведь брать уже некого и нечего, кроме чемодана со шмотками. Все ценное он по привычке в укромный тайник припрятал на другом конце Оренбурга.

И отправился Грек дальше. Нужно еще суметь уйти из этих негостеприимных краев, замести след. Сейчас это главное. А потом, может, через год, два или десять, он к Мойше заглянет. И спросит с него, как же тот мусорам кореша заложил. И неважно, виноват сам Мойша, или кто из его шестерок подсуетился. Спрос будет без дураков. Как на зоне говорят — за стукачом топор гуляет…