Старухи и Ника двинулись вдоль по улице.

– Дачники-то твои что, снова к нам на лето собираются? – спросила Нику кривая шептуха.

– Нет, они теперь в Испании загорают – там, говорят, дешевле. А на здешнюю дачу покупателей наконец нашли. Вот позвонили мне из своей Торревьехи, прибраться послали, помещение привести в товарный вид.

– Заросло там всё у вас, - сообщила сгорбленная старуха в спортивных брюках с тройными лампасами. – Коли почистить двор захочешь, приходи, девка, ко мне - косу тебе дам. Нынче прёт сорняк, как перед пропастью. А дед-то у Клевцовых третьего дня преставился.

– Ой, и правда, – оживилась Ника.
– Чего у вас тут нового? Кто живой, кто помер?

Старухи философски вздохнули.

– Ничего, живём, - начала кривая шептуха. – Всё ладком. Пирогов Толька уже сидит. Сама знаешь, хорошо ему дали за смертоубийства – ему и дружкам его. Поделом! Вашего Артурку он, изверг, кончил, тёщу Смыковых, а за что? Где те червонцы? Так никто и не видал.

Старуха с лампасами добавила:

– В прошлом годе, под осень, наши копытинские перерыли все огороды и пол-леса. Рыли-рыли, да ничего не нашли. Нету червончиков! То ли Толька спрятал, то ли тот мертвяк, которого последним в овраге нашли. Страшное дело! Бабая-то из участковых согнали, другого прислали. Ничего мужчина, только не такой осанистый и с лица красивый.

– Бабая согнали? За что?

– Как за что? За несоответствие. Недоглядел он за Толькой. И то сказать: всё лето Толька с дружками сарайку Бабаю ставил да к веранде пристройку. Какая уж тут строгость!

– И что теперь Бабай?

– Огородом живёт. Поедет в город с луком, с редиской, что наторгует, то в лотерею и просадит. Всё миллион выиграть хочет - с ума съехал без службы. Да тут чего-то многие у нас разумом тронулись. Та же Ленка-аптекарша, Шапкина. Как дача у Колдобиных загорелась, она таблеток каких-то наглоталась – и в колодец. Хорошо, дачник дед Безносов случился…

– Какое случился! – возразила старуха в ватнике. – Он её караулил! Такой срамник, завсегда за бабами подглядывает. Ленка к нему ближе всех живёт, вот он и тёрся у неё под окнами. Как она в колодец прыганула, он тут как тут – вытащил, откачал. Только Ленка так и не отошла, на инвалидности теперь. Видно, что не жилица. А этот греховодник всё свои поганки ей носит, всё выходить думает, старый дурак. Доброго утра, Леопольдович!

Все три старухи и Ника, проходя мимо, кивнули профессору Безносову, который сидел на лавочке возле своего жилища. Увидев проходящих дам, он встал и вежливо раскланялся, приподняв знаменитую капроновую шляпу. Наверное, после зимнего хранения где-то под спудом профессор достал шляпу недавно, потому что она ещё плохо надевалась на голову, а роза слежалась в лепёшку.

Рядом с профессором сидел старый пьяница и танцор Дудкин. Этот здороваться не стал. Вряд ли он вообще что-то замечал вокруг - его слезящиеся глазки таращились в разные стороны.

Между Дудкиным и профессором на лавке лежал толстый засаленный том без переплёта, издали похожий на блинчатый пирог. Фолиант венчала кучка ранних грибков-кукишей и пара ломтей целинного хлеба. Рядом стояла бутылка. Несмотря на этикетку «Столичная», темнело в бутылке что-то мутное, таинственное. Дудкин отхлебнул из горлышка и зажмурился.

– Уверен, ты будешь спорить, Владимир Фомич, но я готов поклясться, что видел всё это собственными глазами. И не далее, как в четверг!
– говорил профессор, хотя Дудкин собирался не спорить, а икнуть. И икнул.

– Так я и знал, что ты не поверишь! – взвился профессор. – Тогда скажи, куда она подевалась? Вернее, они обе?

Дудкин снова икнул.

– Вот и я говорю, что здесь ерунда какая-то, - согласился профессор.
– По меньшей мере гипноз! Но клянусь, что в четверг, когда я пошёл за толстопудиками липучими (как раз их сезон!), то набрёл на чудную поляну. Ландышей там видимо-невидимо! Аромат, как в раю или в женском зале парикмахерской, что в принципе одно и то же. И что ты думаешь? Эта чёртова Инесса, которая якобы завербовалась на крайний Север, уже там! Совершенно голая! Представляешь? Ты мне веришь?

Чтобы получить ответ, профессор тряхнул Дудкина, и тот почти осмысленно сморщил нос.

– Клянусь! – крикнул профессор, весь красный от воспоминаний. – Сам видел: валится Инесса прямо на ландыши и давай по ним кататься. Зрелище не для слабонервных! Меня за кустом чуть инсульт не хватил. Ты знаешь, какая Инесса обаятельная, хотя, конечно, с Леной её не сравнить. Я ведь сдуру за Инессой когда-то ухаживал, а она… Но не будем о грустном! Главное, фигурка у неё очень неплохая. А тут, представь, она ножками сучит, по ландышам катается - только треск стоит. И что удивительно, всё краше становится, всё белее. Прямо на глазах! Я благодаря рекомендациям академика Амирханяна сохранил и развил сексуальную активность, так что едва терплю, и вдруг… Да не храпи ты!

Дудкин действительно вздремнул на самом интересном месте. Профессору пихнул его в бок. Дудкин засопел, приоткрыл глаза и посмотрел в разные стороны, так что профессор смог продолжить:

– И вот я, больше не владея собой, готов броситься к чертовке, как вдруг на долю секунды теряю сознание. Наверное, от раздавленных цветов слишком уж резкий запах пошёл (ландыши вообще токсичны). Но я не слабак - в следующую долю секунды уже стою на ногах. И что же я вижу? Та же поляна, но никакой Инессы и никаких ландышей. Ни одного цветочка! Зато банки из-под пива валяются, газеты в жиру, плевки всюду, кострище ещё дымится, а посередине в траве кто-то нагадил. А? Что скажешь?