– Может быть, надо что-то делать? – спрашивала мужа кирия Морено, в слезах заламывая руки, – так странно было знать, что приход немцев уже только вопрос времени.

– Вот уж не думаю, милая, – спокойно ответил Саул Морено. – Видимо, остается ждать, что будет дальше. У нас ведь у всех полно работы, верно?

– Да, пожалуй, за работой можно отвлечься от всего этого.

Кириос Морено был прав. Ничего сделать было нельзя.

После смерти Метаксаса три месяца назад, как ни ненавидели его многие, страна осталась без сильного лидера, способного принимать решения, хотя бы в армии. Сил на то, чтобы противостоять немецкому вторжению, не хватило.

9 апреля 1941 года в город вошли танки.

В Салониках люди привыкли к звукам разных языков: греческий, арабский, ладино, французский, английский, болгарский, русский и сербский различали даже те, кто на них не говорил. Эти звуки лились по улицам, как музыка. Их необязательно было даже понимать – перемешанные между собой ноты вплетались в ткань города и, словно струны, создавали музыку, приятную для слуха.

Теперь же к ним добавился язык, для большинства почти незнакомый: немецкий. Как только в Салоники вошли оккупационные войска, жители услышали, как немцы отдают лающие приказы друг другу, а потом и им. Это усиливало тревожное ощущение.

– Думаю, нам нужно продолжать жить своей обычной жизнью, насколько это возможно, – сказала Катерине кирия Морено через несколько дней после начала оккупации.

Особого выбора и не было, а работы в мастерской навалилось столько, что тревожиться о происходящем за окнами, на улице, времени не оставалось. Морено, как и все их соплеменники в Салониках, кое-что слышали о том, каким гонениям нацисты подвергают еврейское население в Германии. Это беспокоило, но они не хотели пугаться раньше времени. До некоторой степени успокаивало то, что в городе их много. Почти пятьдесят тысяч, как-никак. Мастерская Морено была защитным коконом, внутри которого можно было спокойно жить дальше, будто ничего не изменилось, и как только люди склонялись над своей обычной работой и сосредотачивались на ней, они словно отгораживались от внешнего мира.

– Может, и Элиас скоро вернется? – решилась спросить Катерина.

Она знала, что хозяева мастерской не спят ночами, думая о младшем сыне, и надеялась, что теперь, когда немцы вошли в Грецию, они с Димитрием вернутся домой. Что им еще остается делать? Немцы продвигаются к Афинам, война уже, можно сказать, проиграна, хотя многие и не желали этого признавать.

– Надеюсь, Катерина, – сказала Роза со слабой улыбкой. – Надеюсь.

А пока главным было не падать духом, и с этой недели, невзирая на явное неодобрение Эстер Морено, граммофон стали заводить, не дожидаясь конца рабочего дня. Красивый, мелодичный голос Софии Вембо день за днем звучал в отделочном цеху. Всем делалось веселее, когда иголки работали в ритме песни.

В первую неделю оккупации жизнь текла как обычно, не считая того, что почти сразу же исчезли оливковое масло и сыр.

– Ничего, скоро снова появятся на полках, – оптимистично говорила Евгения, к нехватке продуктов ей было не привыкать.

Для Катерины первым грозным знаком перемен стал тот день, когда она пришла в мастерскую и увидела, что волшебного свадебного платья, которое она уже почти дошила, нет на манекене. Его кто-то снял.

– А где же?.. – начала было девушка с ноткой недовольства в голосе, подходя к обнаженному манекену.

Тут она повернулась к кирии Морено и увидела, что та плачет.

– Я пока убрала его, – ответила хозяйка, вытирая лицо платком. – Свадьбу отложили.

Катерина онемела. Она трудилась над этим платьем уже четыре месяца и знала, что его нужно закончить к концу мая.

– Но почему? Что случилось?

У Катерины пересохло во рту. Должно быть, с бедной невестой произошло что-то ужасное.

Кирия Морено заломила руки. Еще несколько работниц вошли в цех, и все спрашивали об одном и том же:

– А где же платье?

Свадебное платье стало центром внимания для всех. Даже для мастерской Морено оно превосходило все мыслимые пределы мастерства и роскоши. Невеста, Аллегра Леви, неделю назад приходившая на примерку, хотела походить на европейскую принцессу, и швеи сумели выполнить ее желание.

Кирия Морено начала рассказывать. Она говорила тихо, словно не хотела, чтобы ее услышали в соседней комнате:

– Кириоса Леви арестовали.

На нее обрушился шквал вопросов:

– Когда?

– За что?

– И не его одного. Арестовали многих членов совета и руководителей общины. Без всяких причин.

В комнату вошел Исаак.

– Причина есть, мама, и мы все ее знаем, – прямо сказал он. – Все дело в том, что они евреи.

В комнате наступила тишина. Призрак антисемитизма вернулся, и все надежды на то, что можно будет жить обычной жизнью, рухнули. Не прошло и месяца, как были предприняты и другие антиеврейские шаги. Евреев обязали сдать радиоприемники. Кириос Морено мало интересовался музыкой, которую играли по радио, но новости слушал всегда.