В семь часов утра капитан стоявшего на якоре лесовоза «Три поросенка» Ветерков, выйдя на палубу, собирался сделать зарядку и глотнуть свежего морского ветра, как вдруг, вскинув голову, увидел нечто такое, отчего у него потихоньку сам собой стал открываться рот.

Нет, на палубе было все в порядке, за бортом тоже. На упругой, как полиэтиленовая пленка, воде вскидывались дельфины, порхали летучие рыбешки, вальсировали медузы. Но в небе от высокой маячной скалы двигалось крутое крепкое облако, а на нем, как в кресле, сидела самая настоящая девчонка, и впереди нее на самом краю восседал большой черный кот.

Девчонок, конечно, капитан в своей жизни видел немало, но сидящих на облаке, рядом с котом - никогда!

Девчонка была в тельняшке и в джинсах, а в руках держала большой и, главное, знакомый Ветеркову бинокль. Да и как ему было не быть знакомым, когда он, Ветерков, сам подарил этот сингапурский бинокль смотрителю маяка Патефо- нычу на день рождения. И девчонка была не чья- нибудь, а родная внучка Патефоныча Светка. Впереди нее сидел известный всему флоту бывалый флотский кот Мотор Моторыч, который долго плавал на разных судах, а больше всего на рыболовном траулере с мотористами, и сам мурлыкал при добром настроении, как настоящий мотор. Он мурчали сейчас, всматриваясь, не идет ли откуда-нибудь навстречу аппетитный косяк рыбки.

Подталкивал всю эту компанию тоже знакомый Ветеркову энергичный прозрачный ветерок, настолько заметный, что опытным капитанским глазом можно было заметить, как на нем то и дело волнятся полосы флотской тельняшки.

Ветеркову даже показалось, что Ветер по-свойски подмигнул ему и присвистнул: «Привет!* Ка¬

питан оглянулся: уж не мерещится ли все это? Но на соседнем спасателе, «Осьминоге», команд а тоже смотрела вверх с явным изумлением. Мало того что вчера на судах разом кончилось горючее и они застряли в этом диком углу, что вечером ни с того ни с сего погас никогда не засыпавший маяк, так теперь, едва не задевая мачты, над ними проплывало Облако с внучкой Патефоныча, а вокруг летали цветные махаоны и кричали белые чайки.

Наконец Светка помахала всем рукой, и Облако взяло курс прямо на восходящее солнце, на восток. Вернее, на северо-восток или, как говорят моряки, на норд-ост.

– Фантастика!
– сказал Ветерков.

– Еще какая фантастика!
– повторили разом на «Осьминоге».

Но ни сама Светка, ни Облако, ни Ветер и ни Мотор Моторыч ничего удивительного, тем более фантастического в происходящем не находили. Наоборот, все было в порядке вещей.

Без всякой фантастики Светка Тучкина - Светка, Светик, Светлячок, - как звал ее дед, приехала на каникулы к бывшему капитану, а теперь смотрителю маяка. Прозван Патефонычем он был за то, что на своей скале заводил для проплывавших мимо моряков старый патефон, и все команды, вывалив на палубу послушать любимые песни, дружно махали в благодарность доброму старику.

Каждое утро Светка, как и положено ученице пятого класса, делала крепкую зарядку. Это было раз.

Нырнув со скалы, она барахталась в прохладной зеленой бухте с дельфинами и медузками, покачивала в ладони доверчивого осьминожка и гоняла по дну ленивого крабишку. Потом взбегала по скрипучей лесенке в зеленую сосновую рощу покормить солеными горбушками олененка Борьку и его братцев. Это было два.

И три - Светка, похохатывая, в пятый раз перечитывала книгу о веселых мореплаваниях Сол- нышкина и его друзей и готова была вместе с ними пробиваться сквозь все передряги и невзгоды. Тем более что живой, настоящий Солнышкин не раз гостил у деда на маяке и вспоминал разные приключения. А однажды, сказав: «Так держать, подружка!», подарил деловитой внучке смотрителя красивую ракушку со дна Индийского океана.

Теперь она покачивалась у Светки на загорелой шее, как настоящий морской талисман, даже когда Светка бралась за веник и, напевая: «В понедельник, вторник, среду помогай трудиться деду», подметала в доме. Подметала она под ревнивым взглядом Моторыча, который строгим морским глазом замечал любую соринку и то и дело заводил мурлыкающий разговор, что можно было бы убрать и почище, чтобы настроение Патефоныча было немного получше. Потому что оно в последнее время явно подпортилось и было, судя по его вздохам, не настроение, а просто паршивый табак! Особенно возле телевизора, когда он видел на экране своего бывшего третьего помощника, которого в Океанске почему-то выбирали в самые большие начальники.

– И кого выбирают?!
– скрипел Патефоныч, и трубка у него сердито пыхтела.
– Двоечника Воло- сатикова! Он кормы от носа не отличит. Вот где что хапнуть - это он хорошо знает! За троих сардельки слопать - мастак, три чужих компота ухватить - и тут мастер. Моторычу это хорошо известно. Не зря кот ему когда-то физиономию пометил!

И это было правдой.

– Нет, не зря про нёго пели, - усмехался Патефоныч, - «Вон какое цапало все у всех захапало!» Он посреди моря людей без рыбы оставит, пекарню - без хлеба! А флот - без горючего...

И старый капитан так стучал погасшей трубкой об стол, что физиономия Волосатикова в телевизоре дергалась от испуга.

Патефоныч переставал ворчать, когда со Светкой и Моторычем поднимался на маяк. Протерев стекла, он включал лампы, и в полную звезд ночь на помощь кораблям летели лучи старого капитана.

Тут подруливал Ветер, влетал в открытую дверь и вздыхал:

– Подумаешь, Волосатиков! Про меня он чего только не привирал! Сбил с курса, видите ли, Ветер! Сам храпел, а виновато Облако: звезды зажулило! Подумаешь! Собака лает, ветер носит!