– Тоже не проснутся сами, – пояснил Рундельштотт. – Седлайте побыстрее! Вдруг кому из замка вздумается прогуляться в ночи…

– Я даже знаю, – ответил Фицрой, – к кому можно прогуляться. Если бы не наш злой командир…

Коням Понсоменер предложил обмотать копыта тряпками, чтобы в замке не услышали стука, но я решил, что если спят, то все равно не услышат, хотя в любом случае мы уже в седлах и успеем уйти так далеко, что никакая погоня не отыщет. Да и не станут искать нас в землях соседей.

Понсоменер сказал тихо:

– Ведите коней тихонько к выходу, я заберу наше оружие и догоню.

– Давай, – разрешил я, – но лучше подождем тебя здесь.

Он исчез, я сказал Фицрою и Рундельштотту:

– То ли у них твердые правила чести, то ли презрительное равнодушие к нашему оружию? Никто даже не пытался вытащить мечи из ножен.

Рундельштотт буркнул:

– К счастью.

– А посох тоже оружие? – спросил Фицрой. – То-то, смотрю, наш мастер кряхтит и еле ноги передвигает!

– Военная хитрость всегда в цене, – вступился я за Рундельштотта. – Только полные дураки ею пренебрегают. Когда-то она станет главенствующей в военном деле.

– И придет конец воинской доблести, – сказал Фицрой, – воинской чести, геройству и безумной отваге…

– Знаешь, – сказал я, – для меня слово «безумие» почему-то не звучит похвалой. Наверное, я все-таки больше заточен под чародействование, а не мечемахательство. Самому стыдно, но приятно.

В дверном проходе на миг возникла фигура Понсоменера с мешком на плечах и тут же исчезла. Мы поспешили навстречу, разобрали оружие, в самом деле ничего не пропало, что значит, нас всерьез намеревались уговорить перейти к ним на службу.

– Как стыдно, – пробормотал Фицрой. – Какой позор… Мне теперь кусок хлеба в рот не полезет до самого обеда. Ушли без боя, как трусы…

– Военная хитрость, – отрезал я. – Нам нужно выиграть не эту схватку, а войну. Наша война…

– …найти и вернуть принцессу, – досказал Рундельштотт. – Да все Фицрой понимает, а это так, чтобы не подумали, будто трус, как будто в самом деле трус, прикидывающийся отважным.

Фицрой негодующе всхрапнул, но умолк и молчал даже тогда, когда выехали на дорогу и понеслись по ней на север.

Прошли еще сутки поисков, я ехал уже весь в тревоге, в земли Уламрии углубились настолько, что и не убежать, отряды вооруженных людей встречаются все чаще, идет концентрация войск для скорого наступления, никто не станет держать массу людей в одном месте долго…

Понсоменер все так же выезжал вперед, иногда уходил в сторону, но быстро догонял нас, Фицрой тоже мрачнел. Мы все подпрыгнули, когда донесся непривычно ликующий вопль Понсоменера:

– Есть!.. Что-то есть!..

Мы пустили коней вскачь, Понсоменер стоит на коленях, осторожно щупая кончиками пальцев отпечатки конских копыт, а когда мы с Фицроем покинули седла, он протянул мне на ладони крохотный клочок ткани.

Фицрой вскрикнул:

– Кружева!.. Это же с платья принцессы!.. Там у нее на подоле такие же были…

Я пробормотал в радостном возбуждении:

– Тебе виднее, ты у нас специалист по юбкам. Да и вообще… откуда здесь, в мире мужчин, оказались бы женские кружева? Понс, давай в седло, веди!

– Догоним, – сказал Фицрой жарко. – Когда это было?

– Земля влажная, – ответил Понсоменер. – Эти следы через час заполнятся водой. А пока, видите, только на дне…

Даже Рундельштотт воспрянул, мы шли так около двух часов, затем Понсоменер резко остановил коня.

– Там целый отряд на дороге!

– Собьем? – спросил я.

Понсоменер ответить не успел, вместо него вскрикнул Фицрой, который еще никого не увидел:

– Мы да не собьем?

И пустил коня в галоп, на скаку вытаскивая из ножен длинный страшный меч. Я ругнулся, но ринулся вдогонку, на повороте показались всадники, у некоторых в руках копья, у других мечи и топоры, Фицрой несется прямо на копья, что за дурак…

Я торопливо открыл стрельбу из обоих пистолетов, Понсоменер выпустил десяток стрел, я увидел с облегчением, что он тоже выбивает в первую очередь всадников с копьями, они для нас самые опасные…

Фицрой наконец-то врезался в их ряды и рубил с такой скоростью направо и налево, что над ним только сверкающие стальным блеском широкие полосы.

Рундельштотт в бой не вступил, но держится, что заметно, в готовности к неким действиям.

Меня дважды успели ударить в спину, а еще так саданули в плечо, что я выронил пистолет, но успел развернуться и всадить пулю из второго прямо в радостно вопящий рот, тут же пригнулся, избегая удара топора, и выстрелил в его соседа, что едва не улетел за своим грозным оружием.