По мне так она и сейчас не смотрится несчастной, но Фицрой, понятно, все равно будет из кожи лезть, его самого такое истовое служение делает счастливее.

Почти весь второй день бегства из Уламрии ехали по дорогам и тропам, никому не показываясь, хотя, конечно, трижды попадались навстречу подводы, и дважды мы сами почти нагнали мужиков на телеге, но всякий раз, оставаясь незамеченными, сворачивали в лес.

Фицрой то ли сам не понял, то ли перед принцессой жаждет выглядеть героем, сказал патетически:

– Это же простые крестьяне!

Я промолчал, как и Понсоменер, но старики любят поговорить и все объяснять, Рундельштотт сказал пространно:

– Когда вооруженные люди на конях спросят, не проезжали в этих краях люди… и дадут наши описания, как думаешь, что ответят эти простые крестьяне?

– Да ладно, – пробурчал Фицрой, – это я так… Скоро и бурундуков будем страшиться!

– Если бы бурундуки распускали языки, – ответил Рундельштотт, – от них пришлось бы прятаться куда больше… Давайте определимся, по этой дороге к вечеру доберемся до Шацина, это такой небольшой городишко, если кто смотрел на карту. А если вот там по левой тропке, видите?.. села будут попадаться чаще, чем вороны на деревьях.

– Лучше дорога к городу, – сказал я. – Много сел, много мужиков и баб в лесу, а мы не сможем не наткнуться на лесорубов или баб, собирающих грибы и ягоды.

Понсоменер, что остановился и зачем-то ждал нас, молча кивнул и снова пустил коня вперед.

Город Шацин смотрится просто позорищем среди прекрасного благоухающего мира: вокруг одни глинистые и песчаные ямы, дома ветхие, построенные кое-как, многие с провалившимися крышами и пустыми окнами.

В центре города небольшой кабак, где прямо от крыльца лужа, а в ней барахтаются в драке трое пьяных. На дальнем конце что-то вроде постоялого двора, дом настоящий: первый этаж из камня, второй из неструганных досок, что разве что от ветра, но не от дождя.

Рундельштотт буркнул:

– Когда-то здесь нашли золото.

– Много? – спросил Фицрой с такой живостью, что на пару секунд даже забыл, что там прижимается к его спине.

– Много, – ответил Рундельштотт. – Целый город, как видишь, вырос на добыче… А потом иссякло. И в ручье, и даже в недрах горы. Видишь, какие там норы?.. Издали будто стая ласточек поселилась. Вот и.

– Развели бы огороды, – сказал я. – А вон там можно овец выпасать! Какая трава, какая трава… Короля можно кормить!

– Таких людей работать не заставишь, – ответил Рундельштотт. – Золото искать, могилы грабить – это не работа.

– Даже если труднее, – сказал я скептически, – чем разводить огороды?

Он хмыкнул, указал взглядом на Фицроя.

– Скажи ему. Он объяснит с высокомерием искателя приключений, что рыться в глубокой норе, рискуя быть раздавленным, это не работа, а счастье, выпавшее мужчине! А собирать яблоки с дерева – тяжелый, изнурительный труд. Или клубнику с грядок, что вообще унизительно. Давайте на ночь остановимся здесь. Гостиница вполне…

Фицрой поморщился.

– Вполне для чего?.. С нами ее высочество принцесса Адрианна!

– Здесь такое запустение, – пояснил Рундельштотт, – что сюда ни один патруль не заглядывает.

– Фицрой, – предупредил я, – не давай принцессе снимать твой плащ. И пусть капюшон всегда будет… ну, ты понял! Если хоть кто-то увидит ее золотые волосы, вся Уламрия будет знать, что с нами ее высочество Золотоволоска.

Принцесса возразила чуточку обиженным голосом:

– Ну что вы, глерд Юджин! Мне так уютно в этом плаще! Как будто сам глерд Фицрой меня держит в руках…

– Ваше высочество, – прервал я строго, – молчите!

Она в изумлении расширила глаза.

– А что я сказала? Что в его руках…

– Принцесса, – оборвал я. – Когда вернемся, ваши наставники продолжат ваше воспитание. А сейчас я ваш строгий папа. Если надо, то и выпорю.

Она сказала обиженно:

– Папа меня никогда…

– Плохие у вас были папы, – отрезал я. – А вот я самый правильный! Так что слушайтесь сюда и не чирикайте лишнего. Все, прибыли.

Понсоменер покинул седло и, не дожидаясь работников двора, сам распахнул перед нами ворота.

Коней расседлали, протерли, все-таки долго шли то рысью, то галопом, насыпали им в ясли овса, напоили. Фицрой отыскал хозяина и снял комнаты для всех, гостиница почти пустует, потому каждому досталось по отдельной.

Когда выбили пыль из одежды и помылись, Понсоменер напомнил всем, что глерд Фицрой уже заказал ужин, он это всегда делает в первую очередь.

Когда спустились в помещение харчевни, я обнаружил, что стульев и даже табуреток нет, вместо них тяжелые дубовые лавки на пять человек каждая, а если на женщин, то на семь, но откуда здесь женщины, даже баб не видно.