Принцесса сказала с жалостью:

– Как жаль… Болото в стороне от дорог, когда еще кто проедет вблизи…

– Пусть подождет, – сказал я с сочувствием к принцессе и еще больше к лягушке. – Потом благодарнее будет, может быть, из нее получится верная и любящая жена. Бросьте ее в болото, ваше высочество. И вообще не хватайте все в руки, особенно если что-то подсунет Фицрой…

Она сказала с мягким укором:

– Что вы все запрещаете? Да слова вам не скажи… Вы деспот, да?

– Я ваши уши берегу, – объяснил я.

Она в испуге потрогала свои уши.

– А что с ними не так? Меня будут таскать за уши?

– Я такому руки отобью, – сообщил я. – Просто не хочу, чтобы вы слышали какие-то грубые слова. Или неприличные.

Она округлила глаза.

– Ой… а какие это?

– Ваше высочество, – спросил я с укором, – вам что, перечислить их?

Она ответила чистым, ясным голосом невинного ребенка:

– Ну да… иначе как я буду знать, какие из них какие?

– Гм, – ответил я в затруднении, – пусть это сделает Фицрой. Он знает больше.

Она обрадовалась.

– Правда?

– Правда-правда, – подтвердил я. – И он с вами охотно поделится всем запасом. Только действуйте понастойчивее. Он такой застенчивый, такой робкий…

После короткого обеда продолжили путь, Понсоменер впереди, как всегда, я следом, готовый к неприятностям и немедленной стрельбе, но лес хоть и выглядит неприятным и угрожающим, но, думаю, его недобрая слава из-за очагов огромного болота, на котором он вырос.

Пройдет еще десяток-другой лет, и эти последние болотца высохнут, затянутся ряской, зарастут сверху толстым слоем мха, и останется только пугающее название…

Ночь застала тоже в этом лесу, воздух сырой, даже костер разгорелся сперва ярко и мощно, потом начал пускать дымки, постреливать, словно на раскаленные угли попадают капли влаги.

Фицрой хлопочет возле принцессы, укутывая ее в плащ, укладывая под защиту дерева и подгребая к себе в целях, конечно же, безопасности, Рундельштотт после ужина сразу задремал, только Понсоменер добросовестно подбрасывает в костер ветки, выбирая самые сухие.

– А ты почему не спишь? – спросил я.

Он застенчиво улыбнулся:

– Успею. Мне хватает пару часов. Не люблю спать долго… да и не могу.

Из-за деревьев медленно и с царственным величием поднялась огромная бледная луна, заслонив почти половину неба, а от земли словно на ее призыв начал струиться густой туман, сперва расстилался у самой почвы, затем начал нарастать, сперва заметными слоями, затем перемешался, потек вверх…

Я прошелся в кусты, издалека пахнуло странно знакомым, присел и начал всматриваться. За кустами проступил синеватый силуэт, через десяток секунд я уже был уверен, что это Рундельштотт.

Понаблюдав за ним, потрясенно понял, что старый чародей вышел проверить мой анализатор. То и дело достает из кармана крохотные стебельки, вкладывает в ячейку и водит по сторонам, засекая расстояние.

По большей части, как вижу, неудачи, хотя анализатор наверняка показывает, что да, есть, засек, но на расстоянии сотен миль, а то и тысяч…

В какой-то момент Рундельштотт вздрогнул, наклонился, всматриваясь в показания, тут же пошел торопливо прямо через кусты.

Я вздохнул и вернулся к костру, Понсоменер все так же у костра, задумчивый и сосредоточенный, ничего не спросил, но я ощутил каким-то образом, что он спрашивает о старом чародее, ответил мирно:

– Скоро вернется. Травы собирает.

Он кивнул.

– Да, тут много редких трав. Под болотом был, говорят, другой мир. Но теперь все ушло.

– Лишь бы трава осталась, – сказал я.

– И трава уйдет, – ответил он равнодушно. – Все уходят.

Фицрой завозился во сне, открыл один глаз, затем с усилием второй.

– Еще не спите? Что за болото, что за болото…

– Здесь принцесса, – напомнил я строго, – придержи язык.

Он вздохнул и снова закрыл глаза.

Лес рассекает прямая, как стрела, просека. Похоже, торговые пути здесь весьма, надо держать уши на макушке, как у коня, а не по бокам, как у коровы.

Некоторое время двигались по ней, настороженные и даже помалкивающие, чтобы ничего не пропустить, затем Рундельштотт настойчиво посоветовал сойти и поискать тропку попроще. Фицрой запротестовал, но неожиданно сказал Понсоменер:

– Я тоже чувствую. Много людей… Навстречу.

– Армия, – пояснил Рундельштотт. – Тяжелая конница.

– Сворачиваем, – велел Фицрой. – Конечно, всех перебьем, но лучше поодиночке…

В лесу не просто сыро, чавкает и брызгает гнилой водой, будто идем по гигантскому болоту, на котором успели нарасти кусты и деревья, но Понсоменер ушел далеко вперед и оттуда подает успокаивающие знаки, дескать, там возвышение, земля чище и суше.