Я была уверена, что могу рассчитывать на сочувствие Джона. Но его готовность помочь превзошла мои ожидания. «Вы уже думали о том, где хотели бы жить?» – спросил он, как если бы выбор не был ничем ограничен, при нашей первой встрече по жилищному вопросу в июне 1974 года. Считая, что моя просьба тщетна, я вздохнула: «Где-нибудь в районе Грейндж-роуд, наверное». «Ну что ж, – спокойно ответил он – давайте пойдем и посмотрим, какие дома есть в этом районе и подходит ли что-нибудь для вас». Мы осмотрели полдюжины домов в западной части Кембриджа, на окраине викторианской деревни Ньюнэм – бывших семейных резиденций, теперь принадлежавших колледжу. Некоторые из них находились слишком далеко от кафедры, другие располагались слишком близко от оживленной главной дороги, а третьи были недостаточно просторны для передвижения на инвалидном кресле по первому этажу. Однако один дом на Вест-роуд неподалеку от Задворок Кембриджа, сразу привлек мое внимание. Основательный и объемный, он с викторианской самоуверенностью стоял среди большого сада рядом с Гарвей-Корт, тем самым чудовищным продуктом инженерной мысли, который так восхвалялся в «Новой архитектуре Кембриджа» в шестидесятые годы. Мы уже неплохо освоили эти сады, ставшие традиционным местом для проведения летнего праздника по случаю дня рождения Роберта. В этот день мама приезжала с богато украшенным тортом в виде поезда, автомобиля или крепости, а мы с папой организовывали игры и развлечения для того, чтобы не дать заскучать дюжине детей в течение двух часов – самых напряженных двух часов за весь год, что касается социальных мероприятий; пожалуй, труднее нам приходилось лишь в день рождения Люси, так как он был зимой.

С некоторыми коррективами первый этаж дома номер пять по улице Вест-роуд мог стать для нас вполне подходящим, особенно благодаря тому, что здесь было достаточное количество больших, хорошо освещенных комнат, где могла бы разместиться вся семья и все необходимые нам приспособления, и еще оставалось место для вечеринок для разных возрастных групп. До кафедры было дальше, чем от Литл-Сент-Мэри, но не настолько, чтобы это стало неудобно, а школа Люси находилась так же близко. Сады можно было использовать для любых праздников и игр – в частности, крикета, который не приветствовался в школе Сент-Олбанс, а теперь считался непременным условием должного воспитания моего сына. Я вспомнила, что в семидесятые годы дому, кажется, грозил снос из-за того, что здесь планировали строительство нового Робинсон-колледжа. Однако выяснилось, что предполагаемая площадка слишком мала, и дом пощадили. Лишь пять лет назад дом Вест-роуд, 5 был процветающим семейным отелем «Вест-Хаус», но, когда истек срок его аренды, колледж не стал возобновлять контракт, а начал использовать его в качестве общежития для студентов. Студентам давали право перекрашивать помещения по собственному вкусу, поэтому стены когда-то прелестной столовой в викторианском стиле теперь были выкрашены ярко-алым, а потолок – черным. Это не очень меня расстроило, так как краска была нанесена поверхностно, и я могла цвет легко поменять. Гораздо больше меня впечатлили размеры дома, так что в конце осмотра я, не колеблясь, сделала выбор в пользу «Вест-Хаус» – и, совершенно неожиданно для себя, положила конец инициативе колледжа по слому всех зданий старше 1960 года, включая наш будущий дом. Переговоры прошли как по нотам, и была достигнута договоренность о том, что по возвращении из Калифорнии в 1975 году мы сможем занять первый этаж. В качестве частичной компенсации аренды мы предоставили в распоряжение колледжа наш дом на Литл-Сент-Мэри для сдачи в аренду другим научным сотрудникам – произошло послабление правил в отношении жилья.

За время нашего отсутствия на лестнице были возведены перегородки для отделения первого этажа от общежития, которое все еще располагалось наверху. Интерьер образованной таким образом квартиры оказался полностью обновлен, а перед парадной дверью и на выходе в сад были устроены пандусы. Управляя этими операциями из Калифорнии, я положилась на помощь одного мужественного молодого человека – Тоби Черча, которого в студенческие годы поразила парализующая болезнь, лишившая его способности говорить и ходить. Тоби применил свое инженерное образование для того, чтобы адаптировать домашнюю среду под собственные нужды таким образом, чтобы не нуждаться в посторонней помощи, лишь в отдельных случаях прибегая к помощи сиделок. Он также сконструировал замечательное приспособление «Лайтрайтер» – небольшую клавиатуру с цифровым экраном, на котором его собеседник мог прочитать то, что напечатал Тоби. К сожалению, Стивену было уже не осилить такой способ общения – набор текста на клавиатуре требовал подвижности, которая у него отсутствовала. Тоби не интересовали инвалидные кресла с электроприводом, так как он старательно поддерживал мышцы рук в хорошей форме и передвигался в коляске исключительно на собственном «топливе». В качестве моего посредника Тоби получил прекрасную возможность оставаться в хорошей форме – ведь он почти каждый день заглядывал на Вест-роуд на протяжении лета 1975 года. Вернувшись из Калифорнии, мы с огромным удовольствием въехали в наш новый чудесный дом. За те шестнадцать лет, что мы в нем прожили, не проходило и дня, чтобы мы не поблагодарили судьбу за такую возможность. Просторные комнаты с высокими потолками были украшены декоративными гипсовыми карнизами и изящной центральной лепниной вокруг светильников. Высокие подъемные окна выходили на истинно английскую лужайку, обрамленную тщательно подобранными хвойными и лиственными деревьями: темные, строгие тисы перемежались с легкими ветвистыми ивами. Гигантская секвойя – калифорнийское мамонтово дерево (очевидно, саженец был завезен в Европу и укоренен при строительстве дома) – возвышалась над полуразрушенным зимним садом на углу здания, перешептываясь со своим соседом, Thuja plicata, или канадским красным кедром такой же высоты на дальнем конце лужайки. Старая скрюченная яблоня неизменно зацветала и давала плоды в таком изобилии, что раз в два года земля под ногами была усеяна яблоками, готовящимися к запеканию с октября по декабрь.

«Только не печеное яблоко!» – хором стонали дети за ужином, в то время как их отец выдавал одну из своих самых злодейских улыбок. Он обнаружил у себя неожиданную аллергию на печеные фрукты; что касается детей, то для них такой предлог объявлялся недействительным.

Летом мы вывешивали на яблоню гамак, качели и веревочные лестницы и слушали щебетание молодых птенцов черного дрозда внутри ее полого ствола. Слева от яблони пролегала красивая линия клумбы с многолетними цветами, на которую открывался вид из гостиной; она прекрасно смотрелась на фоне цветущих кустов и деревьев, сирени, миндаля и боярышника. Даже самой суровой зимой сад не утрачивал своей красоты. Однажды поздно вечером после долгого снегопада я выглянула в окно, отодвинув тяжелую штору, и замерла в восхищении, увидев, как преобразился сырой, увядший осенний сад. Полная луна в безоблачном небе освещала сияющий снежный покров, лежащий на лужайке и деревьях; все было зачаровано, обновлено неожиданной чистотой.

В пору своей молодости сад, судя по всему, был великолепен. Несмотря на свирепствующую гусь-траву и вездесущую сныть, он все еще носил отпечаток прошлого великолепия в своем многообразии многолетников. Как и деревья, их, видимо, высадили в соответствии с общей схемой около века назад, во время постройки дома. Я решила помочь садовникам колледжа, у которых было и так дел выше крыши, и начала борьбу с гусь-травой. Джереми Прайн, коллега Стивена по научной работе в колледже и его библиотекарь, возблагодарил меня за усердие и предложил избрать меня в садоводческий комитет колледжа, поскольку, заметил он, многие из его членов не отличают одуванчика от нарцисса. Однако его предложение было сразу отклонено – где это видано, чтобы кто-то, не являющийся членом колледжа, а уж тем более жена, стал участником комитета.

Со времени нашего возвращения осенью 1975 года дом, как и сад, окунулся в череду бесконечных празднований. Это были семейные праздники, дни рождения и рождественские ужины. У нас происходили также дежурные обеды для привлечения средств, так как я стала принимать участие в благотворительных инициативах, кофе по утрам и музыка по вечерам, неофициальные сходки кафедры, отмечание начала и конца учебного года, приемы и обеды по случаю различных конференций. Летом мы устраивали чайные приемы (опять-таки для конференций, на которые приезжали преимущественно американцы и русские) на лужайке с огуречными сэндвичами и крокетом, вечера народных танцев, барбекю и фейерверки. Устройство таких мероприятий было интересным и благодарным занятием, но работы находилась уйма, поскольку мне никто не помогал в организации банкетов в течение многих лет. Неудивительно, что иногда неофициальные спутники официальных гостей, все эти дармоеды, принимали меня в моем рабочем переднике за обслугу колледжа и свысока требовали еще один бокал вина или сэндвич, не проявляя ко мне должного уважения и не осознавая, что я являюсь хозяйкой вечера.

Оказалось, что мы живем в привилегированном окружении, но в этом были свои недостатки. Несмотря на то что мы заселились в дом, он все еще находился под угрозой сноса. После завершения нашего ремонта было разрешено только минимальное техническое обслуживание. Зимой система центрального отопления, основанная на старинных викторианских радиаторах, не справлялась со своей функцией, когда северный ветер задувал снег через щели в плохо пригнанных окнах и дверях. Газовые нагреватели, которые мы пытались использовать как дополнение к радиаторам, выпускали больше дыма в комнаты, чем в трубу. Электрическая сеть представляла собой вычурную комбинацию современных розеток, подсоединенных к старинным проводам загадочного происхождения.

Еще больше меня беспокоили потолки, куски которых падали на пол с настораживающей регулярностью, несмотря на то что мой отец со своим даром вызывать гравитационный коллапс потолков преспокойно сидел у себя дома в Сент-Олбансе. Божьей милостью ущерб всегда оставался в рамках материального. Июльской ночью 1978 года потолок в гостиной решил, что с него достаточно, и обрушился с величественным грохотом в облаке пыли и застаревшей грязи, раскрошив под собой стереосистему и придав момент вращения люстре. К счастью, мы только что легли спать, и дети были у себя в комнатах. Еще раз нам повезло, когда обрушился потолок в ванной: там никто не мылся.