— Тебе хорошо, — сказала Саманта.

К счастью, Кен не уловил насмешки в ее тоне. Тем не менее, Саманта пожалела, что позволила иронии прорваться. И тут же головная боль с новой силой забилась в висках.

Это все мысли о завтрашнем дне, грустно подумала она. Мысли о встрече с Джеком. Они дамокловым мечом висели над ее головой.

— А что, если нам заняться любовью? — сказал Кен, обняв ее за талию и привлекая к себе.

Но Саманта вдруг испугалась настойчивого прикосновения его рук. Иногда она вообще сомневалась, что сможет когда-либо снова ответить на мужскую ласку.

Из-за этой неуверенности ее слова прозвучали резче, чем она хотела:

— Ох, Кен, только не сейчас! — Высвобождаясь из объятий Кена, она тут же почувствовала себя виноватой за причиненную ему боль. — Я… я хочу принять душ и переодеться к ужину. Ты не возражаешь?

Кен был в нерешительности.

— Что-нибудь случилось? — Встревоженный нервозностью Саманты, он внимательно посмотрел на нее.

Она развела руками.

— Просто у меня разболелась голова, — пришлось признаться ей. — Это началось… как только мы сошли с самолета. Прости, но я действительно ужасно себя чувствую.

— Что же ты сразу не сказала? — Кен ушел в свою комнату и вскоре вернулся с какими-то таблетками. — Вот, выпей парочку. Это поможет. Головная боль пройдет, и ты легче приспособишься к перемене часового пояса. — Он поцеловал ее в лоб. — Прими холодный душ. А через полчаса я буду ждать тебя внизу в баре. Обещаю, что ты будешь другим человеком.

Саманте хотелось бы в это верить. Когда Кен уходил, она поблагодарила его за заботу теплым поцелуем в щеку.

— А ты знаешь, что я недостойна тебя? — прошептала она, нежно пробежав пальцами по его лицу.

Он поймал ее пальцы и поцеловал, прежде чем попрощаться с шутливой грубоватостью.

Погода на следующие утро немного изменилась: столбик термометра опустился еще ниже, но ветра не было.

На личном вертолете Джека она перелетели через горный хребет Брукс. Дальше пришлось двигаться на снегоходе.

— Похоже, в этих местах живет не особо много людей, — поделилась своими наблюдениями Саманта.

— Да, ты права. Здесь жить трудно и довольно скучно. Большинство населения составляют эскимосы. Многие из них до сих пор верны традициям, живут в ярангах и занимаются охотой на тюленей, но немало и таких, кто стал наниматься в строительные и нефтедобывающие компании.

Саманта любовалась необычным пейзажем. На много миль простирались снежные пустыни, правда кое-где виднелись небольшие оазисы цивилизации: то небольшая деревня, то какая-то вышка.

— А почему вертолет не доставил нас прямо к дому? — поинтересовалась она.

Кен скорчил недовольную гримасу.

— Причуда моего брата. Но не стоит сердиться на него за это. У него так мало радости в жизни.

— Но все же почему?

— Когда Джек сюда переехал, он долгое время пребывал в состоянии сильной депрессии. Его совершенно ничего не интересовало. Мечты о карьере врача пошли прахом, и он никак не мог найти себе занятие. Однако в конце концов он решил заниматься фотографией.

Кто бы мог подумать! Саманта не переставала удивляться.

— И что он фотографирует?

— В основном его объекты — это животные, а нередко и местные жители. Сейчас недалеко от дома пасутся олени. Они перебираются на континент, подальше от моря. Вот Джек и хочет, чтобы они подольше там оставались, а шум вертолета может спугнуть животных. Но лично я считаю, что это все ерунда, — поделился своими соображениями Кен. — Животные уже давно не боятся цивилизации.

Саманта никак не стала комментировать услышанное. Она ничего не знала об этих местах, а судить о том, в чем плохо разбираешься, считала неуместным дилетантством.

Когда они подъехали к дому, навстречу им вышла немолодая женщина в роскошной норковой шубе.

Саманте такое одеяние показалась несколько неуместным. Шуба не казалось особо теплой. Ее фасон куда больше подходил для званых вечеров где-нибудь в Нью-Йорке, или даже в жарком Лос-Анджелесе, чем для суровой температуры Заполярья.

Саманта сразу догадалась, что перед ней Элизабет, бывшая жена Моррисона, мать Кена и Джека.

— Кен!

Сын покорно выдержал горячие объятия матери. А Саманта смотрела на нее и удивлялась, до чего же злые у этой женщины глаза.

Именно такой она ее себе и представляла, за исключением шубы, конечно. До чего же все-таки нелепо она в ней выглядит! — не унималась Саманта. Интересно, может Элизабет еще и спать ложится накрашенной?

Кен, наконец, освободился от материнских объятий и принялся отвечать на ее бесконечные вопросы. Да, они прекрасно долетели; да, он великолепно себя чувствует; нет, работал не слишком много; нет-нет, нисколько не похудел.