— Ага, и мне так думается, — обрадовался Володя. — Когда я слушаю «Историю любви», мне видится… — он вдруг смутился. — Знаете… Поле в ромашках. Я вроде иду босиком, а впереди — солнце. Рано утром — поднимается, бьет в глаза, а идти хочется все равно, и идешь, идешь… Кому-то навстречу. Смешно, да?

— Ну, почему же! А я вот под эту музыку всегда вхожу в ночное море, — задумчиво проговорила Лида. — Именно в ночное…

— Одна?

— Нет, вдвоем…

— Второй, конечно, не я, — с безобидной наглостью ляпнул Володя, и опять смутился.

— Нет, не вы. — Она улыбнулась, мотнула белыми кудряшками. — Вы строитель? — спросила она после паузы.

— С чего вы взяли?

— Не знаю… На Севере все строители ходят в таких овчинках, — она перевела взгляд на крючок, где висел его полушубок. — И потом… лицо у вас… как пишут в газетах, овеяно таежными ветрами…

— В тайге ветры бывают редко, — возразил Володя. — Это больше в тундре. А у нас морозы…

— Тогда обожжено морозом, — как пишут в тех же газетах. — Она тихонько рассмеялась, блеснув золотинкой в левом уголке рта. Володя терпеть не мог вставных зубов у женщин, если они были спереди. Но когда женщина вдруг белозубо улыбалась, а где-то в самом конце улыбки неожиданно обнажалась золотиночка, ему это нравилось.

— Мало ли что пишут, — махнул рукой Володя и, помолчав, похвастался: — Про меня писали раз пять, не меньше. И все по-разному. А однажды в областной газете поместили снимок: стою я по пояс в снегу под елкой, каска на затылке, улыбка до ушей, на плече «Дружба». Красиво!..

— Что на плече? — не поняла Лида.

— «Дружба». Бензомоторная пила. Кормилица. Я ведь работаю вальщиком леса.

— Дровосеком?

— Лесорубом. Это в старые времена: «В лесу раздавался топор дровосека…» Теперь только сучья топором обрубают. И то не везде. Уже изобрели специальные машины для этого дела.

— Неужели вы просто лесоруб? — внимательно глядя на Володю, спросила Лида.

— Просто. А что?

— Натурально рядовой? В смысле — без диплома?

— Рядовой. А вообще-то у нас есть инженеры с дипломами, а тоже — просто лесорубы.

— Да-да, стало модно примазываться к рабочему классу, — сказала сна раздумчиво, вдруг помрачнев.

— Не модно, а выгодно, — заметил Володя.

— Пожалуй… В Полярске у меня есть знакомый… инженер… Работает обыкновенным горнорабочим. Он утверждает, что хочет быть непосредственным производителем материальных благ, находиться, так сказать, на переднем крае. Но мне кажется, что он просто трус, боится ответственности. А тут отмахал смену — и никаких проблем: начальство за тебя все решит…

Вот черт, подумал Володя. Уже было отвлек ее, повеселела, а теперь снова этот… знакомый.

— Точно, вы правы! — бодро сказал он. — С этими дипломированными инженерами другой раз одно расстройство, ей-богу! Лет пять назад был у нас такой случай. В общем, решили заменить начальника участка. Вроде вышел приказ поснимать с руководящих должностей всех практиков и назначить людей с дипломами. А у нашего начальника, Степана Петровича Козюбина, образование было всего шесть или семь сентябрей. Маловато, конечно, по нынешним временам. Но он всю жизнь в лесу провел, еще лучковой пилой работал. Всегда в передовиках ходил. Наградили орденом. Назначили бригадиром. Потом в мастера произвели. Короче говоря, вырос до руководителя участка. Хозяйственный мужик. Деньги считать умеет, хотя всякие там финансовые мудрости для него — тайга непролазная. И красиво говорить не умеет. Это тоже, можно сказать, минус для начальника. Зато план всегда перевыполняли, люди были довольны заработками и премиями… Ну вот… Прислали на место Козюбина одного инженера. Не пацан уже, лет тридцать пять, наверно, было. Красивый такой мужик, по фамилии Харченко, рослый, черноглазый, шевелюра слегка седая. А жена у него врач, тоже симпатичная вообще-то, заведующей здравпунктом назначили. В общем, уступил Степан Петрович руководящий пост без разговоров, а сам ушел работать десятником нижнего склада. Ну, этот Харченко, значит, сразу забрал круто: начал с собраний, с инструкций, приказами задавил, хотя большой нужды в них не было — участок крутился нормально. А люди не здорово любят, когда им часто приказывают. Инструкции в тайге — дело тоже… как бы это сказать… десятое… сами понимаете… Короче, работяга любит, когда с ним начальник говорит без бумажки. Это закон! Пускай и матюгнет по делу, но с глазу на глаз, от души. А вот Харченко этого не понял. План перестали выполнять, попали из передовых в отстающие. Жалобы полетели в инстанции, дисциплина начисто пропала. А Харченко приказы шпарит. Д-а-а, каждый день по приказу. Вою стену залепил в конторе. Только пользы — никакой. Наоборот… Приехала комиссия, разбирались, делали выводы. Выводы правильные, а «кубиков» по-прежнему мало. И так целый год канителились… Летом новый начальник укатил с женой в отпуск. Недели через две прислал телеграмму в леспромхоз: прошу освободить от занимаемой должности по состоянию здоровья.

Сидельников оборвал рассказ, достал папиросу, стал разминать.

— Курите здесь, — сказала Лида и потянулась к карману дубленки, где лежали ее сигареты. — И я покурю с вами за компанию.

— Не стоит дымить в купе. Вам же здесь спать, — заботливо проговорил Володя.

— И вам тоже.

— Нет, — ом посмотрел на часы. — Мне через сорок минут— на выход.

— Как? — удивилась она.

— Очень просто. Я только до Северограда.

— А я думала, до Москвы, — сказала она с откровенным сожалением. — С вами, знаете, очень интересно…

— Ну вот, — засмеялся Володя, — то глядеть не хотели в мою сторону, а теперь интересно стало.

— Бывает. — Она улыбнулась. — Было плохое настроение, вы мне его развеяли. Спасибо. И вообще… хорошо ошибаться в людях вот так… как с вами. Наоборот — ужасно!..

— Всяко бывает, — поспешил перебить Володя. — Всю жизнь можно прожить с человеком и не понять… Не углядеть нутра. И наоборот тоже… — Он чиркнул спичкой, дал Лиде прикурить и прикурил сам. Они вышли в коридор и неспешно дымили, усевшись друг против друга на откидных скамеечках. Володя понимал, что снова упустил ее внимание, и мучился, не находя нужных слов. Но Лида сама помогла ему.

— Чем же кончилась история с Харченко? — спросила она.

— Вам интересно? — обрадовался Володя.

— Естественно. Все же человеческая судьба…

— Сбежал. Тонка кишка оказалась.

— И после него назначили вас? — спросила она, глубоко затягиваясь дымом.

— Вы правда не верите, что я рядовой лесоруб? — Володя никак не мог понять, всерьез сомневается она или так… подшучивает над ним.

— Не верю.

— Почему же?

— Вы слишком… ну, скажем — слишком много знаете. Для рядового.