– Боже, Джек, прости, я тебя разбудила.

– Буди меня каждую ночь, ладно?
– невозмутимо отвечает он, открывая один глаз.

– С удовольствием, - я пытаюсь устроиться на кровати.

– Мне нравится твоя кофта, она интересным образом подчеркивает твои формы.

Я сделала вид, что меня это покоробило:

– И все ты видишь, Джек.

– Я вижу все, что касается тебя.

– Так, как ты сегодня?
– я заправляю выпавший локон за ухо.

– Я нормально, теперь совсем хорошо. На занятиях было скучно, на работе еще хуже. А ты как?

Джек повернулся, и мне стало видно его еще лучше. Он подложил под себя обе подушки, и теперь сидел. Я разглядела его белую, сильно мятую футболку, а его сильные руки никак не давали мне покоя. Мне показалось, что я разглядела что-то у него на плече, пока он расправлял футболку.

– Я тоже хорошо. У нас утро. Все еще наслаждаюсь свободой от школы... Джек, у тебя что-то на руке?

Он не сразу понимает, о чем речь:

– Не знаю, вроде...а ты об этом что ли?

Вдруг Джек одним рывком снимает с себя футболку. Я слегка приоткрываю рот от неожиданности. Никогда еще не видела его голый торс. Или видела... Да, какая уже разница. Он сидел предо мной без верха в режиме реального времени с невиннейшим лицом. А все для чего? Чтобы показать мне тату на плече.

– Я сделал его в четырнадцать, - он смеется и подносит камеру к плечу.
– Это глупо, я знаю.

На плече его красовалась в обвитом листьями шрифте надпись "You want freedom but you need love" .

– Ты никогда не говорил, что у тебя есть татуировка!
– с восторгом воскликнула я.

– Это моя первая. Ужас, как можно было до такого додуматься. Стыдно показывать. Наверное, я тогда был под кайфом.

– Стой, ты сказал первая...

Он ставит телефон на стол и разворачивается спиной. Тут я разом теряю дар речи.

– Посиди так немного, я хочу рассмотреть.

Первый раз, когда я увидела его обнаженную спину. Широкоплечий, прекрасно сложенный, большой, в самом лучшем смысле этого слова. Я видела каждую его родинку, каждый изгиб. Позвоночник спускается от огромных сильных плеч, в этом свете отливающих золотым, к узкому тазу. Нет, закрой глаза, не опускайся ниже! Джек был просто великолепен. Не знаю, как сдержалась бы я, будь я рядом. На всю спину у него было тату. Без шуток, на всю спину, почти до поясницы. Большие, еще не заполненные цветом буквы, под которыми портрет его отца. Тату гласило "Like father like son". У меня дух перехватило, как он был хорош.

– Как жаль, что ты раньше мне не показывал, - вымолвила я.

– Я не знал, как ты отреагируешь. Как-то ты сказала, что никогда бы не сделала тату.

Он сидит и полубоком смотрит на меня с этой ухмылкой и вкрадчивым прищуром. Его прекрасный профиль навсегда остался в моей памяти. Самый красивый мужчина на свете. Я сейчас вспоминаю и плачу...

– Джек, это выглядит великолепно. Папа видел?

– Да, это я к его дню рождения набил. Он удивлялся, как ребенок.

Джек надевает футболку и поворачивается ко мне. Я смущенно опустила глаза, пытаясь не выдать своих мыслей. Чтобы он не увидел, как порозовело мое лицо, чтобы не узнал, как я хочу самолично сорвать эту футболку.

Я улыбнулась, снова смотря на него.

– Ох, ну почему же ты так улыбаешься опять, глупышка?

– Просто думаю о тебе.

– И что надумала?

– Достаточно всего, чтобы улыбаться всю жизнь, глядя на тебя.

– Я смущен, - смеется он.

– Ты уже не выглядишь таким сонным.

– Ночная заокеанская фея лишила меня сна.

Мы оба улыбаемся и молча смотрим друг другу в глаза. Он опускает их, в конце концов, и начинает перебирать пальцами.

– Малышка, тебе там не пора завтракать?

– Пора уже.

– Ну, так бери меня и пошли заваривать украинский чай.

– Как скажешь, - говорю я и выхожу из комнаты.

Нам до кухни идти всего через гостиную и коридор, и даже там Джек успел несколько раз остановить меня, чтобы рассмотреть квартиру и еще какие-то детали. Например, ему очень приглянулся мой мольберт с рисунками. Он просил показать все и не уставал делать комплименты после каждого.

Мы зашли на кухню. Я поставила его на столик напротив плиты.

– Я впервые на твоей кухне, - ухмыляется он.

– Чувствуй себя, как дома.

Я поставила чайник кипятиться и потянулась за заваркой.

– Дорогая, а ты сделаешь мне тосты?

– Конечно, дорогой. Только до утра дотяни.

Мы молчали. Под его взором во мне проснулось чувство комфорта. Эта кухня больше не была одинокой, ее наполнял его голос, ее наполняло его присутствие. В то утро мы представили себя настоящей парой за завтраком. Как убожественно наше положение, как мы были глупы в своем таком вот счастье. Он сидел ночью в Америке, на своей кровати, в своем доме в Чикаго, а я заваривала утром чай на своей кухне, в Украине. Вы все еще верите, что мы были на одной планете? Я протянула руку и погладила его лицо на экране. Он сделал тоже самое.