Зачет сдавал, — как бы оправдываясь, откликнулся Студент.

— Похвально! Значит, вы знаете, что основные постулаты кодекса взяты из Нагорной проповеди Христа?

На лице Студента отразилось изумление.

— Да-да… Можете проверить. И не только в этом проявился беззастенчивый плагиат большевиков. Они во всем подражают Церкви…

Студент слушал его пораженный.

— Христианские заповеди прекрасны, надо им следовать, но в жизни они далеки of нас, как небесные звезды. Опустишь взгляд к земле — и забываешь о них. С небес доносится «Не убий!», а на земле ни на час не прекращаются войны, людей убивают и физически, и морально. Вы говорите: «Не укради!», я добавляю: «Не пожелай ничего, что есть у ближнего твоего», «Не прелюбодействуй!», «Не произноси ложного свидетельства!»… Святые заповеди. Скажите, а как и за счет кого живут наши властители?.. Они просто создают законы, по которым можно открыто обворовывать своих подданных… Неразумная людская стихия распяла на кресте Богочеловека, а ваши идеологи распяли на кресте Бого-человечество и держат сейчас всех в большевистских молельнях, потрясая у выходов каменными топорами. Не будьте наивны, Студент, не заглатывайте яркие приманки… Любой человек, даже если он несет в душе веру, не может противиться своей генетической наследственности — хорошо поесть, выпить, соблазнить очаровательную женщину… О заповедях он думает только в храме, а сойдя с паперти, забывает о них — так много вокруг прелестных греховных искушений. Вот вы, теоретически постигший высокую коммунистическую мораль, почему согласились прийти к нам?

Студент пристыженно опустил голову.

— Мне трудно объяснить… Я много думал…

— Знаю, — спас его Граф от самоуничижения. — Вас мучили по ночам противоречивые мысли, грызла совесть… Поначалу такое происходит со всеми… Но, сознайтесь, вас заметно успокоило денежное вознаграждение?

— Так… — признался Студент, чувствуя, как обожгла стыдом приоткрытая правда.

— Отбросьте всякие сомнения. Вы правильно поступили. Надо жить так, чтобы вас уважали и чтобы вы сами могли уважительно думать о себе… Наш мир настолько абсурден, что его невозможно уложить ни в моральные прописи, ни в социальные надежды… В конце концов судить, осуждать человека никому не дано. Это в компетенции Бога: «Мне отмщение и Аз воздам!»

Последние слова подействовали на Студента освежающе. Стыд внезапно сменился освобожденным удовлетворением: его поняли, его признали, с ним говорят как с равным. Он распрямился в кресле, самодовольно ощущая, что сидит рядом с добрым и сильным человеком, таинственная власть которого касалась и его, Студента, ореолом святости.

Ташкент встретил их вязкой духотой. От палящего солнца пиджак Студента мгновенно отяжелел, нагрелся, обжигая спину, руки. У трапа их встретил, сверкая золотыми зубами, высокий узбек в белом строгом костюме. Он обнял Графа, долго не отпускал его.

— Какое счастье, какое счастье, — говорил он взволнованно, — видеть вас в нашем городе… Как ваше самочувствие?.. Как прошел полет?.. Как здоровье родных?..

— Спасибо, Балтабай. Все хорошо, — высвободился Граф из его цепких объятий, — Едем прямо туда…

— Как «туда»? — мягко возразил Балтабай, — Эмирская программа намечена… Сначала достархан в лучшей чайхане Ташкента. Попробуете плов, шурпу, каймак…

Граф решительно покачал головой.

— Нет, едем туда!

— Одну минуточку… — Балтабай обернулся, крикнул что-то по-узбекски в сторону, где ожидали их три машины. — Хочу познакомить с Дальмар. Она нашла вашу знакомую…

Из передней машины выпорхнула девочка не виданной Студентом восточной красоты, побежала к ним. Граф, видимо, заметил его ошалелый взгляд, тихо-тихо, чтобы не слышал Балтабай, спросил, усмехнулся:

— Нравится? — и тут же обратился к застывшей перед ним девочке: — Благодарю, дорогая Дальмар. Просите любую награду.

— Ничего не надо, уважаемый. — Голосок у нее был нежный, певуче-ласковый. — Для меня большая честь помочь вам…

— Бывали в Москве?

— Нет. Никогда… — еще не веря своему счастью, шепотом выдохнула Дальмар.

— Собирайтесь… Мой коллега, — он положил руку на плечо Студента, — сделает все, чтобы визит в столицу стал для вас большим праздником…

Она упруго вздохнула всем телом.

— Я? В Москву?.. О, спасибо, спасибо, Граф!.. — И посмотрела с умоляюще-настороженным ожиданием на Балтабая. Тот кивнул великодушно:

— Иди. Собирайся…

Сели в машину. Граф со Студентом сзади, Балтабай рядом с водителем. Тут же на коленях у гостей появились круглые, как поднос, узбекские лепешки, а на них горой инжир, урюк, хурма, тутовник… От предложенного коньяка Граф отказался.

— Помните мою просьбу? — наклонился он к Балтабаю. — Останавливаемся в безлюдном домике. Я на десять минут уединяюсь, а вы полностью меняете всю свою команду, и едем дальше.

— Все будет сделано, Граф!.. Может, на обратном пути посмотрите все-таки Ташкент, отдохнете?..

— Извините, дорогой, в следующий раз…

Ехали по извилистым дорогам между рядами неприступно-равнодушных, тянущихся к небу тополей, за которыми простирались поля хлопчатника — белые пуховые головки блаженно замерли, согретые солнцем. Внезапно дорогу сузили, стеснили с обеих сторон дутые глинобитные дувалы, охранявшие дома, деревья, людей от изнурительной жары, от взглядов случайных прохожих.

Возле широкого разлома в дувале машина остановилась. Их встретил молчаливый старик с редкой серебристой бородкой, в черном ватном халате и цветной порыжевшей тюбетейке. Низко склонившись, он гостеприимно раскрыл ладони, протянул руки к массивным воротам, прикрытым пышным вьющимся виноградником. Графа и Студента провели в просторную комнату, убранную роскошными коврами.

— Встаньте с той стороны у двери и никого не впускайте, — приказал Граф.

Вскоре вернулся Балтабай, почтительно доложил Студенту: