– Нет, в книгах написано только о нем одном.

– Я летала вместе с ним в качестве второго пилота. Мы вместе совершили некоторые очень важные полеты. Оказалось, что я стала первой женщиной – профессиональным пилотом в Соединенных Штатах.

Я не знала, на кого мне сердиться – на историков или на себя, за то, что никогда не рассказывала об этой части моей жизни своим детям.

– Как странно думать о тебе как о пилоте! – Энси продолжала весело смеяться. – Ты ведь мама! Папа – пилот, он герой. А ты заботишься о нас, о доме. Но представить тебя высоко в воздухе, в маленьком самолете…

– У меня и был такой – собственный маленький самолет. Маленький «Куртис». Его купил мне твой папа, хотя большей частью мы летали с ним на его самолете, который был больше. Мой был одноместный. Мы оставили его здесь, когда переехали в Европу, – припоминая, я опустилась на стул, – у Гуггенхаймов. Думаю, что он до сих пор у них. После возвращения домой я никогда не летала на нем. У меня тогда родились мальчики, а вскоре появилась ты. Потом началась война, и Скотт, Рив, и…

– Когда ты летала в последний раз?

Энси сидела на полу, скрестив ноги, и смотрела на меня.

– Я и не вспомню. Правда, не помню. Папа ведь тоже теперь редко летает – большей частью это коммерческие перелеты. Правда, он совершает учебные вылеты на военных самолетах и, кроме того, как ты знаешь, иногда катает вас. Но это совсем не то, что было раньше, когда мы были первопроходцами. Мы летали по всей стране, нанося на карту маршруты, которыми теперь пользуются все коммерческие авиалинии. Нам ничего не стоило прыгнуть в самолет, чтобы долететь до Вашингтона или до Новой Англии – так люди сегодня садятся в свои автомобили. Это была наша работа. Мы летали.

– Нет, я спрашиваю, когда ты в последний раз летала одна?

– Не помню – возможно, это было в Англии. Там я пару раз летала одна. Англия очень красива, если смотреть на нее с высоты.

Ярко-зеленые болотистые равнины, опрятные маленькие домики и удивительно ровные ряды изгородей, покрывшие весь остров аккуратным рисунком. Вспомнилось все.

– Как думаешь, ты могла бы подняться в воздух сегодня? Помнишь, как это делается?

– Не знаю. Думаю, это зависело бы от самолета.

Смогу ли я? Я закрыла глаза, вспоминая предполетную памятку, сопротивление рычага управления моей руке, когда я поднимала самолет в воздух; маленький «Куртис» был очень чувствительным. Не то что большой самолет, «Сириус». Это был инстинкт – способность чувствовать самолет, понимать его тенденцию накреняться вправо или влево, знать, как лететь в потоках воздуха.

Теперь мои инстинкты были сосредоточены на том, хватит ли у нас молока до конца недели, как зажечь горелку под бойлером в подвале без риска взорваться, как распознать разбитые сердца и нелепые увлечения, неизбежные в доме, полном подростков.

– Сомневаюсь, – призналась я дочке, которая все еще сидела, слушая меня с несвойственным ей вниманием. Изо всех моих детей она единственная знала безошибочно, на какие мои кнопки надо нажимать, – тем более с новым радаром – у нас таких не было. И не было диспетчерских вышек. И, конечно, не было всех этих самолетов в небе, больших пассажирских самолетов. Тогда времена были проще.

– Но тогда было страшнее. Ты была очень храброй, мама.

– А теперь, думаешь, я не такая? – Я скосила глаза на Энси, которая снова рассмеялась.

– Мама! Ты начинаешь верещать при виде мышки! – Все еще смеясь, она вскочила с пола, взяла мои летные права и осторожно положила их в конверт. – Это все же довольно странно. То есть это ведь было так давно. Теперь ты просто мама, и я могу представить тебя только такой. Вот и все.

Она вышла, беспечно насвистывая и не подозревая о том, как подействовали на меня ее слова.

Я никогда не забывала их. Для моих детей я была просто мама. И только. А до этого я была просто жена Чарльза, безутешная мать похищенного и убитого ребенка. И только.

Но до этого я была пилотом. Отважной женщиной. Ставила новые рекорды, но я забыла об этом. Стояла у истоков авиации – но теперь я безнадежно отстала. Рассекала небо на огромной высоте с такой же отвагой, как Счастливчик Линди, единственная в мире, кто мог летать наравне с ним.

Да, материнство опустило меня на землю и держало меня там щупальцами пеленок, детских слез, колыбельных песен, телефонных звонков и липких следов лака для волос, размазанных по всему умывальнику. Смогу ли я снова взлететь? Хватит ли у меня смелости?