Внимание как особая активная способность духа

Некоторые психологи, пораженные своеобразием явлений внимания, особенно же тем, что при внимании волевое усилие ведет к прямому изменению интенсивности известного представления, считают внимание за первичную и активную способность. Можно различать две формы такой теории — одну старую, представителями которой были шотландские психологи Рид и Стюарт, и другую, новую, поддерживаемую отчасти Вундтом, главным же образом американскими психологами Джемсом и Бальдвином.

Согласно первой теории разумение (understanding) и воля суть разные способности, внимание же рассматривается как влияние воли на разумение. Легко заметить, что теория Рида (и Стюарта) может дать лишь более или менее точное описание явлений внимания и их классификацию, но никоим образом не служить их объяснением. Сам Рид признает, что невозможно понять, каким образом воля направляет наши мысли: это факт, но факт столь же непостижимый, как тот, что воля приводит в движение наше тело. И тем не менее, рассуждая о внимании, он, очевидно, пытается дать такое объяснение. В этом и состоит танталова мука психологии, думающей объяснить психические явления из соответствующих способностей: с одной стороны, этим как будто дается какое-то объяснение, а с другой — немедленно оказывается, что это объяснение лишь словесное, истинное же объяснение постоянно ускользает от исследователя.

Вторая форма рассматриваемой теории явилась, как уже сказано, в наше время. Она состоит не столько в предположении особых способностей, сколько в утверждении, что внимание есть не результат, но сама сила (Джемс), что оно есть чисто духовная активность и истинное fiat воли (Бальдвин), что воля прямо влияет на силу данных представлений и это влияние есть первичное, дальнейшим образом неразложимое психическое действие (Вундт). Мы вряд ли ошибемся, если скажем, что эти теории представляют отголоски философии Шопенгауэра, видевшего в воле метафизическое начало мира. Общей и наиболее характерной чертой этих теорий является утверждение, что волевые движения должны быть объясняемы из волевого внимания, а это последнее дальнейшим образом необъяснимо.

Внимание как деятельность различения

В чем состоит первичный эффект внимания — в усилении ли (большей интенсивности) представления или в уяснении, т. е. большем различении его? Последний взгляд особенно защищался спиритуалистическими мыслителями Ульрици и Лотце, так как, признав эффектом внимания различение, они легче могли доказать чисто психический его характер.

Теория нервного подавления

Выше, обсуждая теорию внимания, объясняющую его из ограниченности объема сознания, мы указали на то, что вытеснение или подавление одним представлением других, хотя бы и верно изображало картину внимания, вряд ли может быть толкуемо чисто психологически, объясняемо, например, ограниченностью объема сознания, и что явление это имеет, по всей вероятности, физиологическую основу. Теория внимания как нервного подавления и решает эту задачу. Она желает объяснить основной факт внимания, именно исключительное преобладание одного представления над другими, тем, что лежащий в основе первого физиологический нервный процесс задерживает или подавляет физиологические процессы, лежащие в основе других представлений и движений, результатом чего и является факт особой концентрации сознания. Сторонниками этой теории можно считать до известной степени Феррьера, Рибо и Марилье.

Относительно этой теории должно сказать то же, что мы сказали выше о теории усиления нервной раздражительности, именно что она, может быть, и верно указывает на один из факторов внимания, но что во всяком случае это только недоказанная гипотеза. Действительно, очевидно, что нервное угнетение одним кортикальным центром других не может объяснить всех явлений внимания. Оно недурно объясняет факт концентрации сознания, т. е. исключительное преобладание некоторого представления, при подавлении прочих, но целый ряд несомненных фактов внимания остается непонятным. Как мы увидим ниже, волевое внимание обусловлено предварительным существованием соответствующих объекту внимания образов воспоминания, т. е. предполагает предварительное знание этого объекта; далее, оно требует во многих случаях (если не во всех) мускульной адаптации, т. е. известных определенных движений; оно, как мы увидим ниже, всегда является особым, выгодным для индивидуума приспособлением к наилучшим условиям восприятия и т. д. Все эти обстоятельства не вытекают из теории нервного подавления. Таким образом, если это угнетение и может быть принято, то лишь в качестве одного из факторов внимания.

Кроме того, сама основа этой теории, т. е. подавление одним кортикальным центром деятельности других, есть пока еще вовсе не очевидное предположение, но лишь более или менее правдоподобное заключение по аналогии. Что касается прежде всего мнения Феррьера о существовании особого угнетательного центра внимания, локализованного в лобной извилине большого мозга, то это мнение можно считать ныне опровергнутым, так как лобная извилина оказалась центром кожных, мышечных и иннервационных ощущений. Нам действительно известно, что N. splanchicus угнетает движение кишок, N. laryngeus задерживает функции дыхательного центра, N. depressor vagi подавляет деятельность вазомоторного центра и т. п., но отсюда еще далеко до признания подавляющего влияния одного кортикального центра на любой другой. Нам известно, что раздражение Thalami optici, lobi optici и верхних частей продолговатого мозга ведет, как показал Сеченов, к задержанию рефлексов. Но, во-первых, объяснение этого факта до сих пор оспаривается разными теориями (Гольца, Фрейсбергера, Шлёссера, Цигена и др.), а во-вторых, последние исследования проф. Н. Введенского показывают, что задержка происходит, по-видимому, не в центральной нервной системе, а в периферических органах двигательных нервов в мышцах. Итак, не отрицая возможности угнетающего влияния одного кортикального центра на другие, мы во всяком случае должны помнить, что это влияние есть пока только гипотеза, построенная по аналогии фактов, окончательно еще не выясненных.

Психические факты получают свое реальное определение лишь тогда, когда мы рассматриваем их с общей биологической точки зрения, т. е. как своеобразные приспособления организма. Как возникает и совершенствуется эта целесообразность психики, есть ли она результат только борьбы за существование и подбора или еще каких-нибудь иных факторов — этот общий вопрос эволюционной биологии до сих пор составляет предмет спора, и его решение теснейшим образом связано с фактическим исследованием проблемы наследственности. Но каковы бы ни были факторы эволюции, мы должны видеть raison d'^etre психических факторов в их целесообразности и одну из главных задач объяснительной психологии видеть в отыскании и уяснении этой приспособленности.

Определяя внимание с такой биологической точки зрения, мы скажем, что оно есть целесообразная реакция организма, моментально улучшающая условия восприятия. Словом «моментально» мы отличаем внимание от тех продолжительных изменений, вроде обострения органов чувств или мысли, которые тоже могут быть названы улучшающими условия восприятия, однако не моментально, а в течение значительного срока. Под словом «восприятие» мы разумеем здесь как ощущения, так и идеи и вообще факты познания. Наконец, называя внимание целесообразной реакцией организма, мы не решаем пока вопроса, в чем она состоит: в движениях, или в особом приспособлении памяти, или в чем ином, но указываем, что все такие реакции, если они целесообразны для улучшения условий восприятия, подходят под термин «внимание». Едва ли может быть какое-нибудь сомнение, что такие целесообразные реакции должны были развиться в организмах, так как улучшение условий восприятия представляет, очевидно, первостепенные выгоды в борьбе за существование.